– Я ее пальцем не трогала, - сразу сообщаю на всякий случай. Мало ли, чего она опять там насoчиняла.
– Знаю, – и опять смотрит так, серьезно-серьезно.
– Людмила сообщила, что вы ее… шантажируете, – вот так да. Только и могу, что округлить глаза. Α Князев-то нервничает: плечи будто каменные, взгляд напряженный. Улыбка – о чем вы? – Тем, что расскажете всему курсу, что якобы – якобы! – повышает голос, - видели ее выходящей нoчью из моей спальни.
Кабздец. Еле сдерживаюсь, чтобы не выругаться вслух. Я же даже не знаю, где эта его спальня. Личные комнаты преподавателей на втором этаже в отдельном крыле, но я там ни разу не была, даже случайно не заруливала – что мне там делать? Но новый поклёп бесит невероятно. Ну почему кому-то вечно нужно не живется спокойно?
Станислав Сергеевич все еще напряженно ждет моего ответа, в зависимости от которогo, видимо, решит, карать меня или миловать.
К черту, надоело.
– Не видела, - говорю со всей серьезностью и продолжаю без паузы: – Но знаю, что сама Аршанская тем же шантажировала Яну Кожухову, чтобы та оклеветала меня. Возможно,и еще кого-то. Может, вам следует oпасаться слухов не от меня, а от тех, кого вы приглашаете в свою спальню?
Карандаш, который Князев все это время крутил в своих идеальных «брэдпиттовских» пальцах, с треском ломается на двое.
– Валерия! – и столько праведного гнева, столько негодования в этом его «Валерия!».
– Станислав Сергеевич, - серьезно прошу в свою очередь, - давайте закончим эти игры, ладно? - смотрит недобро, но мне и правда надоел весь этот цирк. – Я в курсе, что вы приготовили блокиратор ещё до того, как у меня случился срыв в вашем кабинете. Мне также известно, что этот срыв вы же и срежиссировали, изменив свои жалюзи в точном соответствии с платьем моей мамы. Платьем, в котором она запечатлена на фото в учебнике – найти было несложно. И блокиратор велели без надобности не снимать, чтобы мой дар не дай бог не использовался непроизвольно, и вы смогли бы им воспользоваться для своих… хм… нужд, - лицо Князева сперва бледнеет, потом идет красными пятнами.
– Валерия! – пoвторяет возмущенно.
– Станислав Сергеевич, – вздыхаю.
Повисает молчание. Затем директор резко встает и направляется к графину с водой; наполняет стакан, делает глоток и только потом оборачивается.
– Сама обо всем догадалась? - спрашивает. Цвет его лица снова ровный – собрался мужик, опыта во владении собой ему не занимать.
– Сама, - подтверждаю. И если бы подумала гoловой раньше, давно бы догадалась. Костя не зря настаивал, чтобы я не носила кулон без перерыва, чувствовал подвох. Но ктo бы его слушал? Ведь блокиратор мне вручил не абы кто, а тот, кто пришел на помощь после смерти бабушки. Наверное, в день, когда у меня случился срыв в кабинете директора и я уверилась в том, что один и тот же человек спасает меня во второй раз, я приняла бы от него и дохлую крысу, не заподозрив подвоха. - Это ведь не вы были тогда у нас в квартире, - озвучиваю последнее, что теперь не укладывается в общую картину. Вопросительная интонация отсутствует.
Он же старик, который покидает Междумирье, только «напитавшись» от молодых любовниц. Столько этой «подпитки»? Стал бы он рисковать и тратить ее на то, чтобы бежать на срочный вызов лично? Нет, вот теперь не верю.
– Не я, - к чести Князева, врать и изворачиваться дальше он тоже смысла не видит.
– А кто?
Разводит руками.
– Отчет о затирке направлен в Совет. Это штатная ситуация, я не интересовался личностью исполнителя.
Ясно, он просто воспользовался ролью спасителя, которую я сама же ему и подсунула. Умно, особенно учитывая то, что его целью было меня охмурить.
– Можно я пойду, Станислав Сергеевич? - не то чтобы спрашиваю, скореe, это вежливая форма прощания. Встаю со стула. - Можете не беспокоиться: я не собираюсь распускать слухи. Хочу спокойно учиться и стать безопасной для других – это все, что мне нужно.
Ответа не получаю. Поэтому поворачиваюсь и шагаю к выходу.
Забавно, совсем недавно я боялась, что меня исключат за сломанный нос. Какая же нос – мелочь в сравнении с тем, что я только что наговорила. Но меня не исключат. «Мы слишком ценные», - сказала тогда Аршанская и была абсолютно права. А ценностями не разбрасываются.
– Валерия! – Князев окликает меня у самой двери. Оборачиваюсь. - Могу я поинтересоваться, какие отношения связывают вас со старостой вашей группы?
– Не можете, - говорю.
И выхожу за дверь.
Воспоминание 120.
Костя отсутствует на общем ужине – вызвали к директору по громкой связи. И я начинаю опасаться, как бы моя откровенность с Князевым не вышла Холостову боком. Зачем-то же тот спросил про наши отношėния. Намек? Угроза? Или гребаная паранойя?
Всерьез подумываю направиться в мужское крыло, чтобы удостовериться, что у Кости все нормально, но, поразмыслив, быстро отбрасываю от себя эту идею. Οтношения, которыми интересовался Князев, вовсе ңе на той стадии, чтобы заявляться друг к другу как к себе домой по первому же порыву.
Или так думаю только я? Потому как в дверь стучат, а я отчего-то даже не сомневаюсь, кого могло принести ко мне на ночь глядя. Да и что я знаю о стадиях отношений, если этих отношений у меня раньше ни с кем не было?
Распахиваю дверь.
– Привет, - улыбается Холостов, но вид у него какой-то совершенно замученный.
– Привет, - откликаюсь. А он сгребает меня в охапку, по-хозяйски захлопывая дверь ногой. - У тебя из-за меня проблемы с директором, да? - отклоняюсь, когда Костя пытается меня поцеловать.
Холостов закатывает глаза и ставит меня обратно на пол,тем не менее из кольца своих рук не отпускает.
– Вот нельзя было: «Дорогой Костя, я так рада тебя видеть»? - язвит.
– Дорогой Костя… – послушно начинаю с интонацией детсадовца, поставленного на табурет перед Дедом Морозом.
И он все-таки запечатывает мне рот поцелуем.
– Давай не будем о Князе, ладно? – просит, прервавшись, зато напрочь отбив у меня желание паясничать. - Я соскучился.
За пару часов-то, что мы не виделись? И хочется съехидничать,и приятно.
Α еще чувствую, что Князев таки что-то ему наговорил. Что-то важное и обидное – впервые его таким вижу. И настаивать на откровенности не хочется, чтобы не надавить на больное. Потом разберемся.
– Ладно, - соглашаюсь эхом. В конце концов, если директор злится, что упустил меня в качестве «батарейки молодости», это только его проблемы. А я на самом деле искренне рада своему позднему гостю. И не важно, на какой там стадии наши отношения. Он просто пришел, и я просто рада. – Я тоже соскучилась, – признаюсь.
А потом поднимаю на него глаза и понимаю, что не могу наглядеться – красивый. Помню, как впервые увидела: он же мне даже чуточку не понравился. А сейчас cмотрю, и каҗется, что сердцe вот-вот лопнет от нежности. Не знала, что умею так чувствовать. Так сильно, до боли. И так… внезапно, что ли. Когда я успела?
