Да те бы грамоты с городов собрати к себе в Нижней Новегород, да прислати в полки к боярам и атаманам, а прислати прежних же, коих естя присылали ко мне с советными челобитными бесстрашных людей свияжанина Родиона Мосеева, да Ратмана Пахомова; а им бы в полках говорити бесстрашно, что проклятый отнюдь ненадобе, а хоти буде и постраждете, и в том Бог простит и разрешит в сем веце и в будущем; а в городы же для грамот посылати их же, а велети им говорити моим словом. А вам всем от нас благословенье и разрешенье в сем веце и в будущем, что стоите за веру неподвижно, аз я должен за вас Бога молить».
Грамота Гермогена с нижегородской отпиской 30 августа была доставлена в Казань. Писали нижегородцы, очевидно, и в другие города, писала и Казань. К прежним положениям программы, объединявшей понизовые города, прибавился новый или видоизмененный старый тезис: «отнюдь на царство проклятого паньина Маринкина сына не хотети».
Платонов придавал посланию патриарха едва ли не решающее значение в деле создания Нижегородского ополчения. «Эта грамота, резко направленная против казаков, должна была возбудить против них города еще более, чем они до того были возбуждены. Нижний этой грамотой патриарха был поставлен в центр движения против казаков; раньше других городов узнал он об их дальнейшем, после Ляпунова, „воровстве под Москвой“, раньше понял, в каком трудном положении находится Москва и от поляков, и от казаков; немудрено, что он раньше всех городов поднялся и на освобождение Москвы. Нижний ближе других городов был к патриарху, что если объяснить движения Нижнего и прочих городов на освобождение Москвы влиянием из центра государства, то это движение нужно приписать именно Гермогенову посланию в Нижний, а не тем патриотическим грамотам, которые рассылались из Троицкого монастыря».
Что ж, значение призыва патриарха и его благословения не следует преуменьшать. Как не надо преуменьшать и роль тех патриотических призывов, которые шли из Троице-Сергиевой лавры, где во главе монастырской братии стояла яркая личность — архимандрит Дионисий, умный, нравственный, популярный, любимец Гермогена. Дионисий составил грамоту, призывавшую народ к организованному сопротивлению полякам, которая была размножена переписчиками в его келье и раздавалась среди приезжавших в монастырь паломников.
Митрофорный протоиерей Александр Соколов, который одновременно являлся ярким историком Нижегородского края, подчеркивал: «Однако в 1611 году духовные пастыри дали стране не один, а два различных совета. В грамотах Троице-Сергиева монастыря говорилось, что земщине необходимо соединить свои силы с подмосковным казачеством для совместной борьбы с поляками. Патриарх Гермоген же считал, что следует бороться и с казаками — как врагами Русской земли, причем не меньшими, чем польские захватчики… Однако и братия Троице-Сергиева монастыря, и Патриарх Гермоген одинаково указывали, что сам почин патриотического движения за освобождение Москвы должен идти от земщины, от местных обществ российских городов. В этом состояло единство взглядов духовных отцов России».
Но все же нельзя не заметить, что земское освободительное движение пошло не совсем по тому пути, который указывал патриарх. «Не князья церкви, а посадские люди — нижегородцы стали его руководителями», — замечал Скрынников.
Отряды городов, в том числе и нижегородский, начали покидать Первое ополчение. Впрочем, Заруцкий их особо и не задерживал. Напротив, похоже, он начал отсылать дворян из-под Москвы, щедро наделяя их новыми поместьями.
И вот еще летом «стольники и дворяне и дети боярские городовые испод Москвы розъехались по городам и по домам своим, бояся от Заруцкого и от казаков убойства», впрочем «иные у Заруцкова купя поехали по городом по воеводством и по приказам». Пудалов зафиксировал, что «в конце июня — начале июля 1611 г. часть нижегородских стрельцов и дворян была отправлена в составе отрядов Бахтеярова и А. Просовецкого для защиты Суздаля и Переяславля от набегов Сапеги. 29 июля (8 августа) 1611 г. голова нижегородских дворян М. И. Соловцов был назначен руководителями ополчения воеводой в Ядрин; первый нижегородский воевода кн. А. А. Репнин был тогда же назначен воеводой в Свияжск (и, видимо, вскоре умер, так как в источниках больше не упоминается). Усилившееся противостояние „земских людей“ (дворян) и казаков привело к тому, что в августе — сентябре все нижегородские отряды вернулись домой». Ни одного нижегородца не было ни в списке дворян, которые «ноября по 3 число были под Москвою в полку Трубецкого», ни среди получивших пожалования от Трубецкого и Заруцкого.
Первое ополчение рассыпа́лось, но и польско-боярская власть чувствовала себя крайне неуверенно.
С согласия Гонсевского 10 сентября Михаил Салтыков, Михаил Нагой, Федор Андронов, Юрий Трубецкой, Василий Иванов со свитой и под надежной охраной рискнули проскользнуть из Кремля на Смоленскую дорогу, чтобы отправиться к королю Сигизмунду для прояснения ситуации. Арсений Елассонский рассказывал, что эти великие послы должны были умолять, чтобы «он дал сына своего Владислава в цари Москвы и всей России, дабы умерить царство Русское, или чтобы он прислал большое войско, дабы подчинить себе русские войска в городе, или чтобы он прислал приказ покинуть Москву и всем польским солдатам возвратиться в Польшу к самому королю и каждому восвояси… И они установили время в четыре месяца, чтобы получить верный ответ относительно трех желаний, какое он захочет исполнить».
За Можайском бояре встретили войско Ходкевича, который, наконец, приблизился к Москве. Тот уже мнил себя хозяином России. Он задержал послов и потребовал, чтобы они от имени Семибоярщины признали своим царем Сигизмунда III. С этим Ходкевич отправил назад в Москву Нагого и Андронова, а прочим послам разрешил продолжать путь. Вслед за боярами в Польшу отправился бывший (при Лжедмитрии I) патриарх Игнатий, которому интервенты собирались передать патриарший сан после низложения Гермогена. Но даже задавленные полковником Гонсевским московские бояре отказались признать царем Сигизмунда III.
Руководители Первого ополчения узнали о приближении войска Ходкевича и вновь попытались до его подхода взять внутренние крепости Москвы штурмом. 15 сентября, выдвинув к стенам Китай-города десяток мортир, ополченцы начали артиллерийский обстрел и пошли на штурм. Когда запас ядер у ополченцев подошел к концу, пушки с кремлевских стен открыли по ним смертоносный огонь. Польские роты произвели вылазку и вытеснили русских из Китай-города. Казачьи таборы не смогли помочь, Ян Сапега атаковал их с тыла.
В этой битве за Китай-город обе стороны понесли серьезные потери. Заруцкому не удалось там закрепиться, но его казаки снова заняли Новодевичий монастырь и сомкнули вокруг Москвы кольцо блокады. Моральный дух противника был сильно подорван.
Лишь приход войск Ходкевича спас интервентов. Гетман не сомневался в превосходстве его профессиональной и хорошо вооруженной армии над разношерстным и разрываемым внутренними распрями ополчением. Он рассчитывал быстро разогнать ополченцев и деблокировать Кремль. Но теперь полякам противостоял вооруженный народ.
В конце сентября Ходкевич разбил лагерь к югу от Москвы. Туда же Ян Сапега привел и свое войско. Пройдя мимо Андроньева монастыря, армия гетмана устремилась на штурм казачьего острожка на Яузе, окруженного высоким земляным валом. Солдаты Ходкевича упорно взбирались на вал, но только несли потери под остервенелым встречным огнем. Гетман предпочел протрубить отбой. И здесь Заруцкий перехватил инициативу. Казаки отрезали от основных сил отряд гусарской конницы и загнали его в Яузу, где тяжеловооруженные всадники утонули в трясине вместе с лошадьми. «От страха и ужаса пред русскими все, обратившись в бегство и заблудившись, попали в реку Яузу — река глубокая и болотистая, — все потонули с конями их и с оружием, и никто из них не спасся… Гибель стольких воинов опечалила не только главнокомандующего Карла, но немало огорчила и великого короля, потому что они были не только храбрые и лучшие мужи, но приходились родственниками, детьми благородных», — свидетельствовал Арсений Елассонский.
