Но на Ярославль были устремлены взоры уже и подмосковного правительства. С уходом поляков из Ростова, как справедливо отметил еще Авраамий Палицын, «от Москвы и до Ярославля путь очистися». Этим и воспользовался Заруцкий, чтобы нанести удар по ненавистному Нижегородскому ополчению. Он послал из-под Москвы казаков захватить Ярославль. Туда же было приказано идти и Андрею Просовецкому.
Вскоре казачьи разъезды появились под Ярославлем. К счастью для нижегородцев, местный воевода Морозов и посадские власти уже имели тесный контакт со Вторым ополчением. Ярославцы немедленно забили тревогу и запросили подкрепления у Пожарского.
«Посылкой отряда казаков на Ярославль Заруцкий бросал уже открытый вызов земскому ополчению, — замечал Любомиров. — И в Нижнем приняли этот вызов, и не могли не принять. Дело ведь шло не только о том, что нижегородская рать не сможет, если Ярославль останется в руках казаков, соединиться „с ярославцы“. Нужно было спасать поморские города от казачьего вторжения, а значит и разгрома, и вместе с тем защищать собственное дело и существование, ибо сравнительно мало затронутый Смутою север мог больше всего послужить ополчению своей казной, а мы уже видели, какое важное значение имели деньги в организации ополчения».
Нижегородский совет принял решение о немедленном выступлении. Волей-неволей ему пришлось отказаться от идеи похода к Москве по кратчайшим путям через владимиро-суздальскую землю. Теперь предстояло проделать кружной путь по берегу Волги. Борьбу за столицу надо было начинать с севера.
Зима подходила к концу, и нижегородцам следовало спешить с походом, пока не наступила весенняя распутица. Несмотря на энергичные усилия, собрать крупные силы не удалось. Пожарский надеялся, что прибытие казанской рати удвоит его силы, но от Биркина не было вестей. Скрепя сердце князь Дмитрий отдал приказ о начале операции, так и не дождавшись многих потенциальных союзников.
«Наскоро» снарядили отряд под начальством князя Дмитрия Петровича Лопаты-Пожарского и дьяка Семейки Самсонова и поручили им «итти на спех в Ярославль». Лопата шел к Ярославлю кратчайшими путями, обходя крупные города. Неожиданно появившись у городских ворот, его отряд при поддержке местного населения и воеводы оперативно очистил окрестности от казаков. Захваченных казаков воевода отправил в тюрьму. Андрей Просовецкий, уже подходивший к Ярославлю с юга, предпочел повернуть назад.
Получив об этом известие, Минин и Пожарский двинули в поход и главные силы ополчения. Баим Болтин зафиксировал, что это было «в великий пост». У православных он начинается после вечерни в Прощеное воскресенье. В 1612 году оно пришлось на 23 февраля. Ополченцы простились с родными и близкими и покинули Нижний Новгород. На этот момент в состав Нижегородского ополчения входили дворяне и дети боярские из Смоленска, Дорогобужа, Вязьмы, Рязани, Коломны, казанские татары и нижегородские стрельцы численностью, вероятно, около трех тысяч человек.
Ополчение, скорее всего, вышло из Ивановской башни кремля, где в честь этого события установлена памятная доска. По льду ополченцы перешли к Стрелке и по правому берегу Волги отправились на Балахну. Там местные жители встретили Минина и Пожарского в воротах крепости.
Воевод и дворян поместили в осадных дворах, в крепости, прочих ратных людей устроили на ночлег на посаде. Там же к ополчению присоединился отряд из «розных городов» воеводы Матвея Плещеева. Он пользовался большой известностью в Первом земском ополчении, еще при жизни Ляпунова пытаясь унять казачье своеволие в полках. Но после убийства Прокопия ему пришлось бежать из ополчения и скрываться в своих костромских вотчинах.
Уже в Балахне Минин и Пожарский начали устанавливать свои порядки. Они «многим своим радением к ратным людем повеле всех посацких людей собрати и повеле им по нижегороцкому уставу две части имения своего в казну ратным людем отдати, себе же на потребу третию часть имения оставити». Нельзя сказать, что это предложение было встречено с восторгом. Были и те, кто «восхотеша утаити имения своя, и принесоша не противу его окладу, и скудни называющеся».
В саботаже сбора средств приняли участие и местные солепромышленники. У Кузьмы не было времени на долгие уговоры. Нижегородская рать наутро выступала в поход. Минин дал волю гневу, объявив сущими преступниками тех торговых людей, которые пытались утаить свое имущество от обложения. За «пронырство» виновные достойны того, чтобы им «руки отсещи»! После этого балахнинцы, «не восхотеша в велицей скорби быти, наипаче принесоша по его окладу». Ратникам-ополченцам выдали положенное жалованье.
Игумен Антоний, настоятель Покровского монастыря, вместе с братией совершили молебен на дальнейший поход к Москве. Из Балахны ополченцы двинулись вверх по Волге — через Пурех в Юрьевец, куда добрались в сумерках.
Едва устроились на ночлег, как поднялась тревога. По дороге к городу приближался отряд всадников. Караульные схватились за ружья, но стрелять не пришлось. Пропущенный в крепость мурза объявил, что привел на земскую службу отряд юртовских татар. В Юрьевце местные жители собрали для ополчения «многую казну», часть мужского населения города влилась в его ряды. Оставив в Юрьевце небольшой гарнизон во главе с воеводой Лазаревым, ратники пошли дальше.
Следующий привал был в селе Решма. Под утро туда прибыл гонец из Владимира — от Артемия Измайлова, давнего соратника Пожарского. Он привез дурную весть: казаки Первого ополчения, «черные люди» Москвы произвели переворот и избрали на царство «псковского вора» Лжедмитрия III. Это кардинальным образом меняло расклад политических сил.
А случилось вот что. Новый самозванец из Пскова рассылал по стране грамоты с призывом объединяться против шведов и поляков. Первое ополчение отправило к Лжедмитрию III посольство. Представ пред его светлые очи, послы прекрасно увидели, что имеют дело с самозванцем. Но вооруженная стража, окружавшая трон, заставила прикусить язык. Никто из послов не только не решился обличить «вора», но и не отказался от подписи под отправленной из Пскова в ополчение грамотой, подтверждавшей подлинность Дмитрия.
Грамота послов вызвала в ополчении бурю. Простой народ и казаки охотно верили: их добрый царь вновь спасся от подлых бояр. 2 марта казачий круг, на котором присутствовало и много «черных людей» — москвичей, провозгласил государем псковского самозванца.
Заруцкий, Трубецкой и другие вожди ополчения, памятуя о судьбе Ляпунова, не стали перечить кругу. Вместе с казаками они принесли присягу на имя Лжедмитрия III под залпы артиллерийского салюта. Дворян из полка Трубецкого, попавшихся под руку, заставляли целовать крест «царю Дмитрию».
Заруцкого ситуация устраивала еще и потому, что позволяла начать новую (или возобновить старую) игру. Если «царь Дмитрий» жив и невредим, то Марина Мнишек — вновь легитимная царица, а ее сын — законный наследник русского престола. Тотчас после переворота «холопы Митка Трубецкой и Ивашко Заруцкий» били челом государыне Марине Юрьевне и государю всея Руси царевичу Ивану Дмитриевичу. Заруцкий смотрел не на Псков, а на Коломну, где пребывала Марина с ребенком.
Присяга Лжедмитрию III привела к резкому размежеванию политических сил. Раскол даже внутри Первого ополчения стал очевидным. В земских отрядах, стоявших вдали от казачьих таборов, присяга не удалась. Воеводы Мирон Вельяминов, Исайя Погожий и Измайлов бежали из ополчения, спасая свои жизни.
