Средства выискивали повсюду. Казна ополчения пополнялась не только чрезвычайными сборами, но и пошлинами, взимавшимися при выдаче грамот, подтверждавших права на земельные владения и полученные ранее льготы.
Особое внимание уделялось богатым обителям, которыми занялся Монастырский приказ под руководством судьи Тимофея Витовтова, человека безупречной репутации. Соловецкий монастырь согласился ссудить земскую власть деньгами, но выразил сомнение по поводу полномочий нечиновного человека Минина, потребовав, чтобы Пожарский сам расписался на заемном письме.
Продолжались и обращения за займами к частным лицам. Купцы и солепромышленники Строгановы дали ополчению в долг четыре тысячи рублей. Минин договорился о займе также с тремя московскими и четырьмя ярославскими купцами — еще тысяча рублей. Кузьма обязался возместить деньги, когда нижегородские денежные доходы «в сборе будут».
Из городов в Ярославль везли и добровольные пожертвования, причем не только в виде денег, но и утвари, серебряных изделий. Минин моментально оценил ситуацию и организовал в городе Денежный двор. Мастера наладили переплавку серебра и чеканку полноценной и вполне доброкачественной монеты. Она быстро завоевала популярность у населения и способствовала росту авторитета Второго ополчения. На серебряных ярославских монетах-копейках чеканилось изображение всадника с копьем и имя последнего, всеми признаваемого законного царя Федора Иоанновича.
Опираясь на поддержку соборных чинов и земли, Минин и Пожарский энергично формировали отряды ополчения, пополняли дворянскую конницу, набирали горожан на стрелецкую службу и крестьян — на посошную.
В апреле пришел царевич Арслан, внук знаменитого хана Кучума, с сибирскими татарами, казаками и стрельцами. Он привез сибирскую пушнину — «валюту» того времени. Этой «мягкой рухлядью» было выплачено жалованье ратным людям. Из Романова (Тутаева) привел живших там со времен Ивана Грозного татар мурза Барай Кутумов. «Примечательно, что, судя по тексту сохранившихся грамот, инициаторы созыва ополчения избегали националистических лозунгов: преобладало понятие „вся земля“, а русское православное население не противопоставлялось другим подданным Русского государства, — подчеркивают Кузнецов и Морохин. — В конечном счете, это обстоятельство обеспечило поддержку Минину и Пожарскому мусульман и служилых иноземцев, воевавших в составе ополчения».
С воеводой Петром Мансуровым явились вологодцы и галичане. К концу апреля собрались в Ярославле служилые люди из Твери, Кашина, Углича, Торжка, Старицы, Ржева, Зубцова, Можайска, крепости Белой. В составе ополчения были также дети боярские из Луха, Клина, Дмитрова, татары касимовские, темниковские, кадомские, алатырские и шацкие.
На сторону Второго ополчения перешли и 17 казачьих атаманов со своими отрядами. «Отъезд казаков из подмосковных таборов в Ярославль оказал немалое влияние на исход самозванческой авантюры. Пожарский стремился установить сотрудничество со всеми, от кого можно было ждать серьезной помощи. Он охотно принял под свою команду ротмистра Хмелевского с поляками. В дальнейшем они оказали большие услуги освободительному движению», — замечал Скрынников.
Однако Пожарский забил тревогу, когда в Ярославль явился гонец от капитана Маржерета. Еще осенью 1611 года француз-кондотьер уехал в Голландию, а затем в Англию, где увлек рассказами о сказочно прибыльной службе в России группу подданных британской и австрийской короны. Маржерет предлагал их услуги тем, кто готов будет платить. Но князь Пожарский не забыл о его кровавых подвигах при подавлении Московского восстания. Вопрос о найме солдат был передан на рассмотрение Собора, который отклонил предложение Маржерета с недвусмысленной формулировкой: «Наемные ратные немецкие люди нам не надобны: немцам найму дать нечего, да и верить им нельзя».
«Совет земли» стал и центром управления обширным краем, где он заявлял себя верховной властью. Замосковные, волжские и поморские посады посылали в Ярославль свои военные силы, запрашивали к себе воевод с подкреплениями. При этом на территории этого края князю Пожарскому пришлось открывать целый фронт против казаков и поляков.
К северу от Ярославля, в Пошехонье, стоял пришедший из-под Москвы Василий Толстой. На западе — Углич был занят казаками, а «в Онтонове монастыре» расположились черкасы, один из отрядов Ходкевича. По совету «со всею ратью и со властьми и с посадцкими людьми» решено было прогнать этих врагов.
Чтобы очистить путь на север и в Поморье, князь Дмитрий направил в Пошехонье Лопату-Пожарского, который разбил находившихся там казаков и склонил на сторону Второго ополчения кашинского воеводу князя Дмитрия Черкасского.
Затем воеводы Второго ополчения во главе с князем Черкасским собрались в Кашине, откуда двинулись под Углич. Переход четырех казацких атаманов на сторону земских воевод решил дело: казаки были разбиты.
В мае жители Переславля-Залесского обратились к руководителям ополчения с просьбой защитить их от притеснений Заруцкого. Посланный из Ярославля Иван Федорович Наумов прогнал оттуда казаков и укрепился в этом весьма важном для ополчения городе, который не миновать на пути из Ярославля в Москву.
Пожарский рассылал воинов в разные стороны — в Тверь, Владимир, Ростов, Касимов. Они взяли под контроль дороги, связывавшие Ярославль с севером. Поморье и северные города стали базой снабжения Второго ополчения.
К концу весны, когда дороги стали проезжими, земские ратные люди начали готовиться к долгожданному походу на Москву. Но возникли обстоятельства непреодолимой силы, ставшие хорошо нам известными в 2020 году, — в Ярославле началась «моровая язва». Скученность ратных людей способствовала быстрому распространению эпидемии. С середины мая умерших уже не успевали хоронить. Многие дворяне поспешили уехать в свои поместья. Пожарский предложил духовным чинам провести крестный ход, и утром 24 мая князь во главе процессии прошел от главного собора к предместьям и обошел городские стены. Эпидемия вскоре затихла.
Дипломатия Нижегородского ополчения
Руководство Нижегородского ополчения, претендуя де-факто на роль правительства России, должно было решать весь комплекс сложнейших политических и дипломатических задач общегосударственного масштаба.
Прежде всего, вопрос царского избрания. «Совет земли» приступил к практической подготовке этого ответственного дела. При этом он заранее несильно ограничивал круг претендентов (самозванцы не в счет). Если Ляпунов, скажем, обличал участников Семибоярщины как предателей и предлагал отбирать у них земли, то ярославский Совет возлагал ответственность за погибель государства на изменника Михаила Салтыкова и ни словом не поминал о вине наиболее родовитых бояр. Они словно бы и не сидели с поляками в Кремле, и не сражались против земского ополчения. Их не предполагалось отстранять от дела царского избрания. Особенно активно такую позицию отстаивал Иван Шереметев.
Но как только «Совет земли» приступил к определению претендентов на царство, выяснился их явный дефицит. Василий Голицын и Филарет Романов находились в польском плену. Родня Филарета — князья Иван Черкасский и Троекуров, Борис Салтыков, дворяне Погожие и Михалковы, которые находились в Ярославле, уже настраивали Совет в пользу избрания Михаила Романова. Но тот был в Кремле вместе с Семибоярщиной, присягнувшей Владиславу.
