А было еще подмосковное правительство Трубецкого — Заруцкого, имевшее собственную позицию, которая, правда, не раз менялась.
Присяга подмосковных таборов Лжедмитрию III в чем-то была даже на руку нижегородской рати и властям ополчения. Если раньше необходимо было в полной мере считаться с подмосковными воеводами как с правителями страны, избранными «всею землею», то теперь они становились враждебными земщине сторонниками нового ложного царя. Как вы заметили, в грамотах Второго ополчения из Ярославля уже рассказывали ранее замалчивавшуюся историю Ляпунова, причем прямо обвиняли Заруцкого в убийстве, а также открыто обличали казаков в «грабежах и убийствах». Для Минина и Пожарского подмосковные воеводы были теперь не столько возможными союзниками в борьбе с иноземцами, сколько врагами, причем в тот момент даже более опасными, чем поляки. Кроме того, в Ярославле знали, как те смотрят на Второе ополчение. В лучшем случае, замечал Володихин, «Трубецкой с Заруцким видят в нижегородских ополченцах еще один отряд, который можно бросить на штурм, скажем, Китай-города или Кремля».
Однако даже весной 1612 года руководители Второго ополчения не исключали возможность соединения с подмосковной ратью, правда, при непременном условии ее отказа от «Сидорки» и «воровства». Тем более что у подмосковных воевод, и прежде всего у князя Трубецкого, были влиятельные сторонники. Такие, например, как авторитетнейший духовный центр страны — Троице-Сергиева лавра. «И именно кн. Д. Т. Трубецкой, а не кн. Д. М. Пожарский был, с точки зрения монастырских властей, главным лидером земских сил на тот момент, — замечали Морохин и Кузнецов. — Ведь для властей аристократического монастыря стольник Пожарский не мог не только оказаться выше, но и сравниться с боярином Трубецким из рода Гедиминовичей, второго по значимости на Руси после Рюриковичей».
В Первом ополчении многие и сами были не рады присяге самозванцу. В конце марта Трубецкой прислал в Троице-Сергиев монастырь братьев Пушкиных, чтобы те просили монахов помочь ему договориться с Пожарским, чтобы сообща «промышлять» над врагами. Находившийся в монастыре думный дворянин Василий Сукин вместе с архимандритом Дионисием и старцами направили в Ярославль пространное послание с предложением Пожарскому встретиться с Трубецким «во едином месте, где вам Бог благоволит» и «положить» благой совет о государе, «кого нам даст Бог наш», пока многие города еще не успели присягнуть вору. Доказывали, что в подмосковном войске нет единодушия, что Трубецкой и его сподвижники «неволею», «бояся… смертного убивства», целовали крест Лжедмитрию III.
Минин и Пожарский отклонили предложение о тайной встрече с Трубецким, по-прежнему не доверяя князю, получившему боярский чин в Тушине от Лжедмитрия II. Ни уверения Трубецкого, ни призывы троицких властей, которые затем еще дважды через посланников умоляли Пожарского поспешить с походом к Москве, не двинули ополчение из Ярославля. Тем более что реальной властью под Москвой был не Трубецкой, а Заруцкий, который был настроен определенно враждебно к Нижегородскому ополчению и все глубже погружался в собственные интриги.
В этих условиях ярославский «Совет всей земли» обратил взгляды на… Швецию.
Насколько серьезна была ставка Минина и Пожарского на царя шведских кровей? Историки расходятся во мнениях. Кузнецов и Морохин считают, что руководители Нижегородского ополчения «объединились в Ярославле вокруг кандидатуры шведского королевича», рассматривая этот вариант как основной. Скрынников полагает, что со стороны Минина и Пожарского шла, в первую очередь, многоходовая дипломатическая игра. Они не могли двинуть войска к Москве, пока с тыла им грозили войной шведы.
Митрополит и бояре, сдавшие шведам Новгород, отправили послов в Швецию, чтобы пригласить шведского принца и посадить его на «Новгородское государство». Но им пришлось задержаться в Стокгольме на полгода. За это время умер Карл IX, и трон перешел к Густаву II Адольфу. Делагарди клялся, что в Новгород немедленно приедет брат короля принц Карл Филипп, наследственный князь шведский, готский и вендский, герцог зюдерманландский, нервикский и вермеландский. Но загвоздка была в том, что Густав Адольф, как и его кузен Сигизмунд III, сам желал занять трон, и не новгородский, а русский. В начале марта 1612 года шведский король сильно озадачил новгородцев известием, что он вскоре лично к ним прибудет и постарается принести мир разоренной смутой России.
Военачальники Густава Адольфа уже хозяйничали в Новгороде, как и люди польского короля в Москве. Они щедро жаловали земли лояльным боярам. Главный воевода князь Иван Одоевский получил от Делагарди огромное владение с 4500 четвертей пашни возле самого Новгорода. При этом новгородцы оказались в жесткой оппозиции к собственным властям, которые держались уже больше на шведских штыках, умоляя Делагарди не отлучаться из города. Командир шведов Горн огнем и мечом усмирял сопротивление русских по всей Новгородской земле, за что шведский король произвел его в фельдмаршалы. Продолжал отчаянно сопротивляться Орешек. Лишь когда в живых осталось не более сотни защитников города, гарнизон крепости согласился присоединиться к «новгородскому договору» о призвании царя из Швеции.
В апреле 1612 года в Ярославле стало известно, что новгородские руководители обратились в Белоозеро и в Кириллов монастырь с предложением присоединиться к «Новгородскому государству» в признании государем шведского принца. Угроза со стороны шведов была воспринята как вполне реальная, и воевода Лопата-Пожарский с отрядом крепких войск был направлен в Устюжну, чтобы успеть прийти на помощь белоозерцам в случае шведского нападения из Тихвина.
Сведения о возможной войне со шведами поступали постоянно. Стало известно, что Швеция и Речь Посполитая отложили свои споры из-за Ливонии, а Ходкевич заключил со шведами перемирие, чтобы заняться разделом пограничных русских территорий. Признав царем Лжедмитрия III, который вел со шведами войну, подмосковное правительство оказалось в состоянии конфронтации со Стокгольмом.
Шведская угроза воспринималась в Ярославле настолько же реальной, как и польская, и ее необходимо было нейтрализовать до похода ополчения на Москву. В этих условиях и вступили в дипломатические контакты со шведами в Новгороде. 12 мая Пожарский отправил новгородскому правительству письмо с предложением совместно бороться против «литовских людей».
Ярославский совет снарядил в Новгород посла Степана Лазаревича Татищева, с ним поехали 15 членов Земского собора «ото всех городов по человеку и изо всех чинов»: жильцы, дворяне, служилые мурзы, которые представляли примкнувшие к движению Смоленск, Казань, Нижний Новгород и «все Низовские городы», города Тверской земли, Ярославль, Кострому, Вологду и Поморье. Посольство, таким образом, должно было подчеркнуть соборную волю, выраженную в Ярославле.
Дипломат Петр Петрей, который участвовал в переговорах со шведской стороны, свидетельствовал: «Московские сословия в Ярославле узнали, что Новгород завоеван шведами и вышесказанный договор заключен между шведским вождем и новгородцами: вследствие принятого у них решения под Москвою и прежнего их выбора они в другой раз отправили посольство, и во главе его Степана Лазаревича Татищева, ко всем новгородским сословиям, и между прочим заботились о том, чтобы они прислали к ним в Ярославль уполномоченных известить их о статьях договора, заключенного между полководцем и новгородцами, а в особенности об условиях, на каких они должны будут иметь шведского принца великим князем всего Русского государства: тогда вместе с новгородцами и они пошлют полномочных послов ото всех областей и званий Русского царства к его королевскому величеству и будут просить у него сына в государи и великие князья себе».
