Руководители ополчения отдали приказ готовиться к походу. Особенно с учетом информации о приближении к столице гетмана Ходкевича с сильным подкреплением и большим обозом продуктов.
Между тем произошло событие, которое подтвердило правоту тех, кто предупреждал Пожарского об опасностях, ждущих его под Москвой.
В июне ярославские власти разослали грамоты в лояльные Заруцкому «северские и украинные города» с призывом отстать от «вора», Маринки и ее сына и с обвинениями атамана в расхищении казны. Отказ Пожарского вести с ним какие-либо переговоры и обличения в коррупции привели Заруцкого в ярость. Он задумал отомстить. Ходили слухи, что он заслал в Ярославль колдунов, которые навели на Пожарского «черный недуг». Ну а потом, уже без слухов, прибег к услугам убийц.
Вот как описывал происшедшее Соловьев: «Однажды князь был в съезжей избе, откуда пошел смотреть пушки, назначаемые под Москву, и принужден был от тесноты остановиться у дверей разрядных; казак, именем Роман, взял его за руку, вероятно, для того, чтобы помочь вырваться из толпы; в это время заговорщик, казак Степан, кинулся между ними, хотел ударить в живот князя, но промахнулся и ударил Романа по ноге, тот упал и начал стонать.
Пожарский никак не воображал, что удар был направлен против него, думал, что несчастье случилось по неосторожности в тесноте, и хотел уже идти дальше, как народ бросился к нему с криком, что его самого хотели зарезать; начали искать и нашли нож, схватили убийцу, который на пытке повинился во всем и назвал товарищей, которые также признались».
Расследование и суд заняли еще немало времени. Злоумышленника пытали всем миром, и вскоре он назвал свое имя и выдал сообщников. Заруцкий поручил убийство Пожарского двум казакам — Степану и Обрезку. По прибытии в Ярославль они должны были вовлечь в заговор ряд смоленских дворян и стрельцов, которые пользовались покровительством Заруцкого в дни службы Сигизмунду III в лагере под Смоленском.
Заговорщиков судили судьи, назначенные «Советом всея земли». «Казака Стеньку и его ближайших сотоварищей Пожарский не позволил казнить», а взял с собою под Москву для обличения Заруцкого, других участников заговора разослал по тюрьмам. Трубецкому же написал письмо, раскрывавшее коварство его соправителя.
Теперь, казалось бы, все препятствия для похода на Москву были сняты.
Но не тут-то было. Собравшаяся в Ярославле знать — Авраамий Палицын был прав — охотно заседала в «Совете земли» и подписывала его грамоты. Но едва Пожарский стал снаряжать полки в поход, она заволновалась — не в последнюю очередь из-за вопросов местничества. Учитывая не совсем удачный опыт с назначением князя Черкасского, который так и не разгромил казаков Наливайко, Пожарский решил сам — вместе с Мининым — возглавить поход. После этого знатные дворяне стали покидать Ярославль: кто-то выпрашивал воеводские назначения в другие города, кто-то просто уезжал в свои усадьбы. Из всего обилия громких имен, представленных в «Совете земли», с князем Дмитрием выступили лишь его двоюродные братья Пожарские, свояк Иван Хованский и второстепенные воеводы Туренин и Дмитриев.
Именно Михаила Самсоновича Дмитриева и арзамасца Федора Левашова в середине июля Пожарский направил к Москве с передовым отрядом из четырех сотен конных дворян. Пожилой воевода Дмитриев ранее состоял в Первом ополчении, и его хорошо знали в подмосковных таборах. Пожарский приказал им «идти наспех; и, придя под Москву, в таборы им входить не велел, а повелел им, придя, поставить острожек у Петровских ворот и тут встать. Они же, придя, так и сделали». Заняли позиции между Тверскими и Петровскими воротами, где некогда располагался лагерь ярославских и нижегородских воевод. 24 июля Дмитриев подошел к Москве, выдержав трудный бой с поляками, сделавшими вылазку из Китай-города.
И здесь новое предательство учинил Заруцкий, почувствовавший, что почва под его ногами заколебалась и что Трубецкой и дворяне готовы им пожертвовать, чтобы получить помощь от Второго ополчения. Заруцкий решил переметнуться на сторону поляков и завязал общение с Ходкевичем. Это не осталось незамеченным: поляк Хмелевский, служивший в Первом ополчении, разоблачил атамана перед Трубецким. Под градом обвинений в предательстве в ночь на 28 июля Заруцкий приказал казакам сняться с лагеря и отступить в Коломну, где его ждала Марина Мнишек.
Но атаман уже не пользовался прежним непререкаемым авторитетом, не мог опереться в полной мере на рядовых казаков, вчерашних холопов, которые уже не считали его своим человеком. Став большим начальником и крупным землевладельцем, атаман усвоил боярские манеры. Приказ Заруцкого был исполнен лишь частично. Заруцкому удалось увлечь за собой около двух тысяч человек. Но это была почти половина Первого ополчения.
Пять дней спустя к Москве подошел воевода князь Лопата-Пожарский с семью сотнями конных дворян и расположился между Тверскими и Никитскими воротами. Борьба за освобождение Москвы вступила в заключительную фазу.
Нижегородское ополчение во главе с Мининым и Пожарским выступило из Ярославля 27 июля, имея в своих рядах вместе с татарским отрядом из Касимова около десяти тысяч человек. «Перед походом отслужили молебен в Спасской церкви у раки со святыми мощами св. князя Феодора Ростиславича и сыновей его Давида и Константина. Благословение на одоление врагов получили у митрополита Ростовского и Ярославского Кирилла (Завидова), который в Ярославле был миротворцем и гасителем ссор между воеводами», — отметил протоиерей Андрей Соколов.
Маршрут описывал «Новый летописец»: «И отойдя от Ярославля на семь поприщ, ночевали. [Князь Дмитрий Михайлович] рать же поручил всю князю Ивану Андреевичу Хованскому да Кузьме Минину и отпустил их прямо к Ростову, а в города послал сборщиков, велел ратных людей остальных собирать в полки, а сам с небольшим отрядом пошел в Суздаль помолиться к Всемилостивому Спасу и чудотворцу Евфимию и у родительских гробов проститься». Князь направился в суздальский Спасо-Евфимиев монастырь, ктитором которого он являлся и где находилась родовая усыпальница князей Пожарских. Минин же по пути к Москве «по градом казну збирал и ратным людем… давал».
Из Суздаля Пожарский «пошел к Ростову и встретил всю рать у Ростова. Из городов же многие люди пришли в Ростов». В этом городе к ополчению присоединилось так много ратных людей, что Пожарский смог выслать отряд под начальством Образцова в Белозерск на случай враждебных действий шведов.
В шатер главнокомандующего явился из-под Москвы атаман Кручина-Внуков с товарищами, которых направил Казацкий круг, чтобы уведомить о бегстве Заруцкого и поторопить под Москву. «А пришли не для этого, — замечал „Новый летописец“, — пришли разведать, нет ли против них какого умысла, ждали против себя по своему воровству какого-нибудь умысла. Князь Дмитрий же и Кузьма их пожаловали деньгами и сукнами и отпустили их опять под Москву, а сами пошли из Ростова и пришли в Переславль».
Недалеко от Ростова в Борисоглебском монастыре жил подвижник старец Иринарх, известный не только тем, что носил тяжеленные вериги, при этом пребывая неустанно в трудах и молитвах, но и даром предвидения. Он ранее предсказал большие неприятности Василию Шуйскому и Сапеге, благословил Скопина-Шуйского при походе на Москву. Согласно Житию старца, руководители Нижегородского ополчения пришли к нему, и Иринарх передал «благословение и просфиру, и им повеле итти под Москву, не бояся Иоанна Заруцкого».
