В сумерках Ходкевич отвел войска к Донскому монастырю. Его кавалерия провела ночь в седле, ожидая новых русских атак. Но их не последовало, воеводы велели ополченцам занять позиции по рубежам обороны.
В итоге за три дня боев Ходкевич потерял несколько тысяч человек убитыми, ранеными и пленными. Русские потери были ничуть не меньше. Архимандрит Дионисий, по его собственным словам, похоронил с братом Симоном только в Климентовском острожке около 660 человек русских.
Арсений Елассонский рисовал картину полного разгрома поляков: «Едва с немногими солдатами Карл убежал в Польшу, оплакивая и сетуя на свое злоключение и несчастие. Великие же бояре и князья и все их русские воины и казаки, захватив весь военный багаж поляков: лошадей, повозки, пушки, оружия и все имущество, вино и масло, которые они привезли из Польши в пищу воинам, находящимся в Москве, возвратились по домам своим с радостию и великою победою».
Гетман на рассвете 25 августа отошел к Воробьевым горам, а 28 августа через Можайск удалился к литовской границе, попросив осажденных потерпеть еще три недели, пока он вернется. Но очевидно, что отступление Ходкевича обрекало на гибель гарнизон, остававшийся в Кремле.
Кремль — наш!
Битва за Москву была выиграна. «В армии Пожарского принялись совершать молебны, благодарить в молитвах Пречистую Богородицу, московских чудотворцев и преподобного Сергия. Звонили колокола в уцелевших среди всеобщего разорения храмах. Священники отпевали павших. Тысячи тел нашли вечное упокоение в могилах. Велика была жертва, принесенная нашим народом. Ею куплены были свобода и чистота веры. Но более того — возможность продолжить путь из бездны шатости и скверны, куда погрузилась Московская держава».
Но положение победителей в битве за Москву оставалось исключительно шатким. Польский гарнизон ждал помощи от короля, который по-прежнему намеревался закрепиться в России навсегда. Он мог собрать куда более многочисленную армию, чем та, которую привел Ходкевич. Гарнизон уже получил подмогу — тех самых 500–600 гайдуков с балчугского плацдарма. В крепостных стенах поляки располагали 3–4-тысячным наемным войском.
Володихин описал положение так: «Пока стоял там непримиримый враг, пока горсть иуд, возжелавших великой свободы для своего олигархического круга, прислуживала этому врагу и даже платила ему за военную службу, страна обречена была страдать от тяжелой хвори. Раньше твердыня кремлевская играла роль ядра для всего русского государственного порядка. Теперь добрый порядок мог восстановиться лишь с падением чужой силы, занявшей Кремль».
Поляки в Кремле имели основания надеяться на подход сил Сигизмунда III. Более того, к тому моменту, когда Ходкевич сражался в Москве, этот поход уже начался.
Уже 18 августа 1612 года Сигизмунд выступил в московский поход, объявив, что намерен наконец-то усадить на царский трон сына Владислава. Однако, как и перед смоленской экспедицией, он не решился созвать сейм, опасаясь, что не получит там поддержки. Польские магнаты скептически относились к продолжению войны, но не из-за природного миролюбия или симпатий к русскому народу, а из-за чрезвычайных налогов. Расходы на наемные войска не только опустошили королевскую казну, но и привели к образованию огромного долга. А затянувшиеся военные действия в России вызывали сомнения в возможности завоевать страну малой кровью.
Едва переступив границу, Сигизмунд обратился с воззванием, в котором утверждал, что его войска несут России мир и благоденствие. Король извещал Мстиславского, что готов отпустить Владислава на царство, как только бояре пришлют к нему новое посольство для договора. И это после того, как Сигизмунд растоптал Московский договор, не выполнив обязательств о выводе войск, захватил Смоленск и северские города, а русских великих послов посадил в польские тюрьмы.
Отправляясь в московский поход, король решил судьбу Василия Шуйского и двух его братьев, которые под строгим караулом содержались в Гостынском замке. Царь Василий был заключен в тесной каменной камере над воротами замка, к нему не допускали ни родственников, ни русскую прислугу. Двое братьев Шуйских умерли неожиданно и почти одновременно, хотя не жаловались на слабое здоровье. Шестидесятилетний царь Василий встретил свой смертный час 12 сентября 1612 года в полном одиночестве. Дмитрий Шуйский скончался пять дней спустя.
Их тела были тайно преданы земле, чтобы скрыть место захоронения. Младшему из братьев, Ивану Шуйскому, была уготована судьба «железной маски». Он должен был забыть свое имя и откликаться в камере на имя Ивана Левина. Полагаю, его оставили в живых на всякий случай, на предмет возможной очередной династической интриги. Как ни старались в Польше спрятать концы в воду, известие достигло России. Летописцы нисколько не сомневались, что братья Шуйские погибли в Литве «нужной», то есть насильственной смертью.
В Кремле поляки ждали своего короля, прислушиваясь к вестям о его прибытии. «В послании московским боярам Сигизмунд ссылался на нездоровье Владислава, которое будто бы задержало его приезд, — писал Валишевский. — А кавалерия, со своей стороны, ожидала раздачи жалованья за четверть года и, не получив его, отказалась идти дальше. После долгих переговоров Сигизмунд выступил вперед только со своими наемниками и несколькими эскадронами гусар или легкой конницы своей гвардии».
На границе с Россией король принял под свое командование армию всего в четыре тысячи человек. В Вязьме к нему присоединились гетман Ходкевич с остатками своего войска и около тысячи кавалеристов из состава польского гарнизона Смоленска.
Король пошел к Москве кратчайшим маршрутом — по Старой Смоленской дороге. Однако быстро выяснил, что вся местность в округе была уже многократно разорена, и его войску стало просто нечего есть. По предложению Ходкевича полки от Вязьмы повернули к Погорелому Городищу, вышли на ржевскую дорогу и стали продвигаться к Волоколамску.
Король не успеет помочь осажденным в Кремле.
Окружив плотным кольцом Китай-город и Кремль, ополченцы вели планомерную осаду. Казачьи таборы Трубецкого понесли меньшие потери, чем Нижегородское ополчение, и поэтому первыми возобновили боевые действия. Уже в начале сентября казаки установили пушки в Замоскворечье и стали бомбардировать Кремль. Им даже удалось поджечь двор руководителя Семибоярщины Мстиславского. Три дня спустя бойцы Трубецкого бросились на штурм Кремля, но не смогли преодолеть его неприступные укрепления.
Пожарский попробовал другой путь. В середине сентября князь во избежание кровопролития направил осажденным предложение о капитуляции. Обращение было выдержано в корректных и даже почтительных тонах, начинаясь словами: «Всему рыцарству князь Дмитрий Пожарский челом бьет!»
Вот выдержки из польского пересказа: «Ведомо нам, что вы, сидя в осаде, терпите страшный голод и великую нужду, что вы со дня на день ожидаете своей погибели. Вас укрепляют в этом и упрашивают Николай Струсь и Московского государства изменники Федька Андронов и Ивашко Олешко с товарищами, которые с вами сидят в осаде. Они это говорят вам ради своего живота. Хотя Струсь ободряет вас прибытием гетмана, но вы видите, что он не может выручить вас…
