Опасаясь мести со стороны рядовых ополченцев, считавших кремлевских бояр изменниками, почти все вышедшие из Кремля бояре поспешили покинуть Москву, уехав поближе к своим родовым гнездам. Михаил Романов с матерью отправились в Кострому.
На следующее утро земские воеводы приняли капитуляцию вражеского гарнизона.
Солдаты полка Струся вышли из Кремля в Китай-город в расположение отрядов Трубецкого и там были разоружены казаками. Будила и его солдаты, некогда пришедшие в Россию с Яном Сапегой, вышли из Кремля в Белый город и сдались Пожарскому. Полковые знамена были повержены наземь посреди площади.
Сам полковник Струсь, опасавшийся за свою жизнь, до последней минуты оставался на старом подворье Годунова под охраной верных солдат. Там он и сдался воеводам. «Старосту Струся они вывели из большого дома царя Бориса и заключили его в метохе святого Кирилла, а капитана Симона Харлампиевича — в келлии великого Чудовского монастыря, остальных же отправили в ссылку по городам России для сохранения и для обмена на бояр, посланных к великому королю за сыном его Владиславом», — свидетельствовал Арсений Елассонский.
В своем дневнике Будила отметил, что после капитуляции кремлевского гарнизона «рыцарство отведено в таборы и роздано боярам, а имущество, какое у кого было, отняли и роздали русским казакам. Принимал его Кузьма».
Судьба пленных поляков и наемников была безрадостной. Костомаров подтверждал: «Казаки не вытерпели и, нарушив крестное целование, перебили многих пленных. Однако те пленники, которые достались Пожарскому и земским людям, уцелели все до одного. Их разослали по разным городам: в Нижний, Ярославль, Галич, Вологду, на Белоозеро и посадили в тюрьмы. Народ был сильно ожесточен против них. В Нижнем, куда был послан Будзило с товарищами, служивший прежде в войске Сапеги, пленных чуть не разорвали, и едва-едва мать Пожарского своими убеждениями спасла их от смерти».
Ополчение и москвичи вошли в Кремль. Церкви были ограблены и загажены, большинство деревянных построек разобрано на дрова и сожжено. Ополченцы и горожане стали очищать храмы и палаты, приводить в порядок дворцовое хозяйство. И здесь вновь Минин продемонстрировал хозяйскую хватку.
В ближайший воскресный день — 1 ноября — состоялся многотысячный крестный ход по Москве, органично сочетавшийся с военным парадом. Ополченцы Минина и Пожарского сошлись у храма Святого Иоанна Милостивого на Арбате, казаки Трубецкого собрались за Покровскими воротами, возле церкви Казанской иконы Божией Матери. Подняв хоругви с ликом Спасителя, чудотворные Казанскую и Смоленскую иконы Божией Матери, с образом преподобного Сергия Радонежского, иконами московских святителей Петра, Алексия и Ионы войска в сопровождении москвичей прошествовали по городу и соединились на площади около Лобного места, где архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий отслужил благодарственный молебен.
«И вот из Фроловских (Спасских) ворот, из Кремля, показался другой крестный ход: шел галасунский (архангельский) архиепископ Арсений с кремлевским духовенством и несли Владимирскую; вопль и рыдания раздались в народе, который уже потерял было надежду когда-либо увидать этот дорогой для москвичей и всех русских образ», — описывал Соловьев радость от чудесного спасения от польского погрома в кремлевских церквах иконы Владимирской Богоматери, которую вынес Арсений Елассонский.
Это не был День Победы. Это не был Парад Победы. Войны и с Польшей, и со Швецией были еще впереди.
Но «Совет всея земли» уже одержал решающую победу — взял под контроль Москву. И это было залогом спасения России.
Залогом ее великого будущего.
Очередные задачи земской власти
«Совет всей земли», Минин и Пожарский, ополченцы, москвичи вернули себе столицу России. Теперь предстояло восстановить российскую государственность.
Пожарский и Минин не были революционерами. Они были реставраторами старины, но сама эта старина уже воспринималась совершенно иначе. Из Смутного времени, казалось бы, вставала та же Россия. Но это была другая Россия.
Смута, писал Забелин, была «всесторонним банкротством правительства, полным банкротством его нравственной силы. Правительство было нечисто, оно изолгалось, оно ознаменовало себя целым рядом возмутительных подлогов. Народ это видел хорошо и поднялся на восстановление правды в своем правительстве, на восстановление государственной власти, избранной правдой всей земли, а не подлогами и „воровством“ каких-либо городов и партий. Пожарский с Мининым сделались руководителями и предводителями этой всенародной правды. Они шли с нижегородцами не для того, чтобы перестроить государство на новый лад, а напротив, шли с одной мыслью и с одним желанием восстановить прежний порядок, расшатавшийся от неправды правительства… Народ, измученный, растерзанный даже на части буйством этой среды, поднялся и унял ее, водворил тишину и спокойствие в государстве. Тем его подвиг и окончился… Все смутное воровство было забыто навсегда: кривые тушинцы смешались с прямыми нижегородцами».
Именно взращенный еще в Нижнем Новгороде и Ярославле «Совет всей земли» и стал — вплоть до избрания царя — верховной властью в стране. Арсений Елассонский справедливо замечал: «После уничтожения поляков и освобождения великой России и Москвы два великих боярина князя, — князь Димитрий Тимофеевич Трубецкой и князь Димитрий Михайлович Пожарский, взяли бразды правления в свои руки. Весь народ московский и все находящиеся в великой России архиереи, иереи, бояре и начальствующие, правящие народом в преподобии и правде, подчинились им».
На полгода дуумвират Трубецкого и Пожарского, а скорее даже триумвират с включением в него Минина, возглавил исполнительную власть, выступая в роли некоронованных соправителей России.
Тремя главными очередными задачами новой власти, которые решались практически параллельно, стали: отражение нашествия Сигизмунда III, организация системы государственного управления и созыв Земского собора для избрания государя.
Сигизмунд III, еще не зная о судьбе своих сил в Москве (из-за чего и не сильно спешил), продолжал пребывать в уверенности относительно «законных прав» его сына Владислава на российский трон. С отрядом в 1300 человек шляхты и 3000 немецких и венгерских наемников король выступил из Смоленска на Москву.
Арсений Елассонский свидетельствовал, что «6 ноября прибыл в пределы России лично великий король с сыном своим Владиславом, с многими воинами и боярами; с ним прибыли и патриарх Игнатий и многие русские бояре, полагая, что Москва находится в руках его войска, — чтобы короновать сына своего царем Москвы и всей Руси…» В Вязьме к королю, как мы помним, присоединился гетман Ходкевич с остатками своего войска.
Сигизмунд почему-то рассчитывал добиться своего путем переговоров, как будто за предшествовавшие два года — с момента низложения Шуйского и присяги Владиславу — ничего не произошло. Но, как заметил владыка Арсений, «тщетно было [его] намерение, потому что он раньше должен был делать это, не полагаясь на ум свой [по пословице]: и быстрота приносит пользу. Итак, русские, услышавши о прибытии короля, заперлись по городам, по непроходимым местам и деревням, и ни один не встретил прибытие короля и его сына. Увидевши это, великий король сильно был огорчен и недоумевал, что делать, потому что воины его не только страдали от голода, но и от русских, которые каждый день захватывали их и убивали мечом».
