В общем, когда лифт остановился на нужном этаже, мои щеки уже во всю пылали, и я поторопилась выйти.
— Даша, ты опять спешишь? — рука шефа мягко поймала меня за талию и отодвинула от двери. — Стой, я сам открою.
Как только вошли в квартиру и стали раздеваться, тут же и Стёпка с Сонечкой прибежали. Поцеловали меня в щеку и закрутились вокруг Воронова.
— Пап, смотри, что я нарисовала! Это зайчик и грибок! Тебе нравится? — зачирикала дочка возле мужчины. — А это — божья коровка! У нее тоже есть детки. Ма-аленькие! Правда, мам?
— Правда, Солнышко.
Воронов снял куртку и повесил на вешалку. Отобрав у меня пуховик, спросил Соню:
— А почему заяц зеленый?
Я знала ответ. Потому что карандаши у дочки от усердия ломались, как спички. Или терялись. И, если оставался один, но целый, то какая разница, что им рисовать? Особенно, если работа уже начата.
— А он травки наелся и у него животик заболел, — нашлась умница Соня. — А это ты, папа, возле горки! — тут же сунула ему в руку другой рисунок. — И мы!
— Это у меня такие уши? Кошмар, и почему я раньше не замечал. Я же здесь на Чебурашку похож. Не, ну вы-то с Ритой красавицы. А это кто? Елка? А почему с глазами?
И все это наш гость сказал довольно серьезным тоном, но почему-то тон этот детей совсем не пугал.
— Нет, пап, ты что! — захихикала Сонечка и вскинула ладошки. — Это же Степка!
— Степан?
— Да!
— И тоже зеленый?! Золотце, сейчас я разденусь, и ты покажешь мне свои карандаши, хорошо?
— Пап? — дернул Воронова за руку Стёпка и тоже сунул ему под нос свой альбом. — А я космического рыцаря нарисовал. Смотри, с базукой! А еще у него есть браслет с лазером, нунчаки и невидимый щит! Только я не знаю, как его нарисовать. Ты мне поможешь?
Я все никак не могла снять сапоги и стояла, глядя на троицу и на Риту, которая вышла из кухни и тоже смотрела на меня. По племяшке всегда можно было, как по датчику, считать общее настроение в доме — кто кого обидел, и кто виноват. Но сегодня, похоже, всё оставалось в норме. Да я и сама это видела.
Еще бы и мне вести себя естественно, но удивление сковало напрочь.
Стёпка рисует? Да ладно. Он же терпеть этого не может!
— Мам, я поставлю чайник? — негромко позвала Риточка. — Папа сказал, ты придешь и будем кушать.
Это заставило меня очнуться и вспомнить, что я дома.
— Да, конечно. Сейчас вымою руки и быстро что-нибудь приготовлю!
Глава 31
Я разулась, сняла шапку, шарф, поправила волосы и только тогда заметила, что все замолчали. А когда это поняла, то уловила идущий из кухни характерный, горьковатый запах испорченной еды, знакомый каждой хозяйке.
— Ой! — испуганно встрепенулась. — У нас там что, что-то сгорело?! — обвела всех встревоженным взглядом и бросилась на кухню. Распахнув дверь, вбежала и остановилась.
Оказалось, что да. Именно поэтому сразу за мной никто идти не рискнул.
Мою новую электроплиту пытались вымыть, но она все равно была в каких-то белых разводах и коричневых пятнах. В мойке, полная воды и пены, стояла небольшая кастрюля с половником. Кухню успели проветрить, но запах гари до конца не улетучился, его-то я и уловила в прихожей. Всё остальное осталось без изменений.
От сердца отлегло. Ну, в принципе, ничего страшного. С кем не бывает. Гораздо лучше того, что я уже успела себе представить в воображении.
— Этот рис был какой-то… дурацкий! — нарисовался в кухне хмурый Воронов, а за ним и дети вошли. — Что его там варить? Это же каша! Но он у меня сначала сбежал, а потом… прилип ко дну! В следующий раз, Даша, надо другой сорт брать. Нормальный!.. И что теперь? — поймал мой взгляд, когда я удивленно обернулась. — Пропала кастрюля?
— Не знаю. Позже посмотрю.
— Мам, ты не расстраивайся! Папа другую кашу сварил, манную! — широко улыбнулся Стёпка, выскочив вперед. — Как у бабушки Нади, — гордо заявил. — Правда, пап?
Кроме этой кастрюли у меня было еще две — маленькая, в которой можно разве что яйца сварить. И большая — на восемь литров. Мама однажды с собой привезла, чтобы детям в отпуске компоты варить, да так и оставила стоять без дела.
Заглянув в шкаф, я догадалась, что ей наконец-то нашли применение и закусила край губ, чтобы не рассмеяться. Только обвела взглядом кухню, потому что ни каши, ни кастрюли не нашла.
Странно.
— Она на балконе, сейчас принесу, — прочитал мои мысли Воронов. — Не хотел оставлять детей с горячим, — объяснил и ушел. А когда вернулся, смолчать все-таки не вышло.
Я с опасением подняла крышку и, увидев полную кастрюлю густой каши и застрявшую в ней ложку, ахнула.
— Андрей, да тут же на целый детский сад!
— И что? Подумаешь, вышло немного больше. Зато не подгорела.
— Больше?
— Сказал же: не рассчитал! Ты что теперь, не будешь есть?
— Мамочка, вкусно! — обняла меня за бедра Сонечка. — Мы туда масло положили, как ты! Стёпка целую пачку уронил!
— Сколько?!
— Ябеда! Я нечаянно! — повернувшись к сестре, нахохлился сын. — И папа бумажку достал, ясно?
— Мама, мы ее все вместе варили, она правда вкусная, — отозвалась Риточка. — Не ругай папу, он старался.
Ругать? А почему я должна его ругать? Да и кому под силу отругать Воронова? Разве что его деду и то, это еще спорный вопрос, кто кого.
Химчистки, гостиницы, дорогие рестораны… Господи, да этом мужчина, скорее всего, вообще первый раз в своей жизни что-то приготовил, а все потому, что остался за главного у руля моей семьи. А ведь запросто мог вообще ничего не делать.
В груди разлилось тепло. Даже если он меня после всего возненавидит, я больше не смогу на него обижаться. Никогда.
Я вымыла руки и расставила на столе посуду.
— Мамочка, мне первой! — запрыгала Сонечка рядом, отказываясь садиться за стол и протягивая мне свою тарелку. — Можно мне первой, пожалуйста!
Ложку из кастрюли достать не вышло, так что пришлось взять другую. Отковыряв от застывшего пласта комок каши, я положила его на тарелку дочери, и счастливая Соня тут же повернулась. Так быстро, что комок слетел с тарелки на пол и, ударившись о ножку стула, закатился под стол.
— Ой, Колобок убежал! — прыснул смехом Стёпка, Сонечка в ужасе распахнула ротик… А Риточка рассмеялась. Да так весело вышло у моей тихони, что и я, не сдержавшись, захихикала.
— Спасибо, Андрей! — по чистому велению души и сердца, потянулась к Воронову и поцеловала его в щеку. — Садись, повар, все отлично. Будем есть!
