Закончился учебный год. Передо мной на столе лежит план воспитательной работы на новый учебный период, в который я продолжаю вносить изменения. Пройдет лето, и все начнется заново. Наблюдение за поведением детей из группы риска, формирование благоприятного климата в Детском доме, повышение учебной мотивации воспитанников, беседы на темы: «Ученик и закон», «Школа и семья», «Родители и дети». И внимание со стороны взрослых. Бесконечно много внимания со стороны взрослых, в котором так нуждаются дети. Несмотря ни на что, именно перед нами стоит задача заложить в них добрые, правильные начала.
Скоро выезд Детского дома на летний отдых и коллективу предстоит круглый стол с инспектором по делам несовершеннолетних. Заведующая нервничает не меньше моего. Как бы мы ни старались синхронизировать работу воспитателей и психолога, а сложностей с воспитанниками хватает.
Я встаю из-за стола и подхожу к графину с водой. Снимаю крышку, но налить воду в стакан не успеваю – в коридоре слышатся голоса и топот ног. Дверь распахивается и в проем заглядывает взволнованная медсестра.
- Светлана Анатольевна, у нас ЧП! Срочно вызывай скорую! Света, срочно!
- Что случилось, Ираида Борисовна?
- Наташа Белугина упала со второго этажа! Или сорвалась или сама выпрыгнула – черт его знает!
- Куда? Как?! Господи, - от изумления не хватает слов, - она жива?!
- Не знаю, дети только что сказали. Все, я вниз!
Я вызываю бригаду скорой помощи и вместе со старшими мальчишками, появившимися у кабинета, бегу вниз. Ловлю Острякова за руку, требуя ответа.
- Егор, что произошло? Ты все и обо всех знаешь. Я же только вчера с Наташей разговаривала, все было хорошо! Я бы заметила, если бы она нервничала!
Но в лице мальчишки читаю лишь искренний испуг.
- Не знаю я, Светлана Анатольевна! Девчонки говорят: мамаша объявилась! С утра пасла Белугу возле Детского дома! Надька ее в лицо знает, говорит: она!
Мы вылетаем на улицу, и бежим за поворот здания, где под окнами на асфальте лежит девочка, а сверху над ней уже склонились Ираида с завхозом, Агеевна и дети.
Слава Богу, жива! Еще не приблизившись, мы вдруг слышим громкий испуганный плач, какой способен издавать пришедший в себя человек, когда ему очень больно и страшно.
- Что с ней, Ираида Борисовна?
- Ох, Света! Сильный ушиб, нога сломана, и я даже боюсь предположить что еще. У нас же здание старое, здесь высота этажа три с половиной метра! Ну, успокойся, Наташенька, - обращается медсестра к ребенку. - Сейчас тебе помогут! Скорая уже едет, слышишь? Все будет хорошо! Лежи не вставай, лежи! Вон и подружка твоя Надя пришла, и девочки…
Мальчишки рассказывают Ираиде новость о мамаше, и она оглядывает злым взглядом длинный забор и ворота. Говорит в сердцах, не щадя детских ушей.
- И сейчас эта курва наверняка где-то рядом, как пить дать! Иначе Наташка бы не сиганула! Господи, ну ничего же нет в этих тварях материнского! Убила бы!
Я поднимаюсь с колен и оборачиваюсь. Бегу к воротам и за ворота, не думая зачем, просто потому, что так надо. Егор с Надей, не сговариваясь, бегут за мной. Мы не бросаем своих в беде, не бросаем, потому что не можем иначе. Потому что плач Белуги рвет сердце, а боль - душу. Потому что она не заслужила такой матери и потому что заступиться за нее можем только мы.
- Вон она, Светлана Анатольевна! В черной юбке, патлатая! Это она! Уйдет!
Я сбрасываю с ног босоножки с тонкими каблуками на дорогу и уже мчусь, как спринтер, за мешковатой фигурой и плевать на то, как выгляжу со стороны. Не уйдет. Когда я зла, я бегаю очень быстро.
Пальцы впиваются в воротник женщины, рвут на себя и заставляют ее остановиться. Она матерится и машет руками, пробуя освободиться. Возмущается, целится ногтями мне в лицо, но не на ту напала. Я встряхиваю ее и толкаю к стене дома. Едва сдерживаю себя, чтобы не ударить, заставив эти пустые, лишенные чувств, злые глаза, закрыться
- Ты знаешь! Ты видела, как она спрыгнула! Видела, как твоя дочь упала и закричала, и ушла!
Наверно, моя ненависть к этой женщине слишком велика, потому что я не вижу в ее перекошенном, одутловатом лице ничего общего с умницей Белугой. С ребенком, который учится рисовать и любит читать сказки. Который способен простить матери даже самые страшные грехи. Ни сожаления, ни вины, ни жалости. Женщина вырывается и кричит хриплым, пропитым голосом:
- Дура, пусти! А что я ей сделаю? Пусть государство Наташке помогает, раз мне не помогло! Оклемается, не в первый раз! А мне жрать нечего! - но она боится меня, я это чувствую. Как она понимает, что сейчас я способна ее убить.
- Землю жри, гадина, раз больше нечего! По-хорошему предупреждаю: лучше забудь дорогу в Детский дом. Еще раз дочь сдернешь - пойдешь по статье за решетку!
- Да кто ты такая, сучка, чтобы мне указывать?! Да я многодетная мать!
- Лярва ты многодетная, а не мать! С этого дня я - твоя самая большая проблема!
- Пошла ты на х… - Посыл звучит громко, и прохожие оборачиваются. Я чувствую, как моя рука начинает дрожать.
- Значит, слушай сюда, тварь! Хочешь спокойной жизни – оставь дочь в покое. Не оставишь – потом вини себя. Я найду способ оградить от тебя Наташу. Говоришь, за воровство сидела? А не ты ли у меня только что цепочку сорвала?
- Что? Какую еще цепочку?!
- Вот эту! - Я срываю с шеи золотое украшение и со злостью сую его в карман этой горе-матери, способной запросто уйти от покалеченного по ее вине собственного ребенка. Способной использовать дочь любым способом, лишь бы прокормить себя и очередного сожителя. - Эй, мужчина! – обращаюсь к прохожему. – Вызовите полицию! Срочно! Я поймала воровку!
Женщина под моими руками начинает вырываться, но со мной не так-то легко справиться и у меня получается ее отмутузить. Даже по затылку треснуть и, главное, что ни капли не жаль.
- Ах ты ж сука белобрысая! Шмаль подорванная! Я у тебя ничего не брала!
- Брала! Мы тоже видели! Она брала, дяденька!
Господи, я на секунду от бессилия прикрываю глаза: я и забыла, что здесь Егор и Надя. Хороший же пример я подаю детям.
