Не знаю пока, кто я для него, но точно не чужак. Надеюсь, мы в этом направлении продвинемся.
- Ну, давай, мужичок, посмотрим твою ножку. Что с ней не так. Да не бойся ты, не заберу я тебя у… Андрей, - отец тактично кашляет в кулак и озадаченно шепчет мне: - Как тебя называть-то?
Я не удивляюсь вопросу. Мне еще самому предстоит привыкнуть к тому, что в моей жизни появился ребенок – не на один день, навсегда. И родителям лучше сразу это принять, так всем будет проще. В кулачке у Андрюшки спрятан солдатик, я обхватываю этот кулачок ладонью, встречаясь с мальчиком взглядами.
- Ну, а как называть отца парня, который носит фамилию Шибуев? Он теперь наш. Правда, малыш?
Я сажусь на стул и держу мальчика на руках, давая отцу его осмотреть. Я уже провел обследование старой травмы, на столе лежат анализы и снимки, но передо мной человек, которому я всецело доверил бы и свою жизнь, поэтому, не сомневаясь ни секунды, жду от него авторитетное мнение.
Помнится, будучи ребенком и слыша благодарности от больных в адрес родителя, я удивлялся, глядя на его большие, жилистые руки, как можно их сравнивать с женскими? Называть чуткими? Мне они всегда казались сильными и крепкими. Вполне способными наказать своего не самого послушного сына или выкорчевать на даче старое дерево. Но прошло время, я вырос, и сейчас, наблюдая, как осторожно отец прощупывает голеностопный сустав и детскую стопу, только лишний раз убеждаюсь, что они и в самом деле наделены особой чувствительностью.
Андрюшке так страшно, что он зажмуривает глаза и утыкается лицом в мою шею. Не капризничает и не мешает, ведет себя удивительно по-взрослому, непривычно тихо для пятилетнего малыша. И набирается смелости посмотреть на деда Пашу лишь тогда, когда тот довольно усмехается, погладив его широкой ладонью по голове.
- Вот и все, Андрей! Не переживай, починим мы тебя. Будешь бегать у нас, как заяц-рысак – трусцой и вприпрыжку! Попробуй, догони! У тебя теперь знаешь какой папка – вылечит! Вот увидишь, мать, - отец поворачивает голову к жене, - еще вырастим из парня футболиста! Ну и чего ты смеешься, Лера? – искренне удивляется, когда мама шутливо отмахивается.
- Ой, Паша. Ты и из сына своего собирался звезду футбола вырастить. А сам его так ни разу на футбольный матч и не сводил.
- И что же? У каждого свое призвание. Зато мой сын в одиннадцать лет мне палец на ноге прооперировал, когда в него скоба попала. Согласись, это же интереснее!
- Вот-вот, я и говорю. А все начнется с того, что примешься Андрюшку учить, как правильно ссадины обрабатывать, и показывать ему микробы в микроскоп.
- Кстати, Андрей, как там Светлана? Как себя чувствует? – интересуется отец, садясь за стол, за которым мы недавно обедали, и слышит от меня правдивы ответ:
- Неважно.
Я просил родителей не беспокоить Уфимцеву, не затрагивать личные темы и пообещал все объяснения оставить на потом. Но вижу, что ожидание им дается с трудом. Думаю, мать уже звонила Свете, хотя и не признается. Я все еще помню ее слезы обиды, слова укора, молчание, а потом внезапное объятие и полные счастливого неверия глаза – как бы ни было, а матери новость пришлась по вкусу. Потому и не верю, что она удержалась в границах своей территории.
«Ну ты у нас и орел, Андрей. Так наградить девочку. Горжусь! Но по-хорошему бы стоило вам обоим оторвать головы – это же надо до чего они додумались. Придумали себе фиктивный брак! Хорошо, что природа вас обоих по носу щелкнула. И поделом! Я бы на ее месте таких умников еще разок подобным образом наказала, годика так через три, чтобы поумнели!»
Не мама – шутница. И посмеяться бы, а не смешно.
Я прошу родителей попрощаться с мальчиком, и мы уходим. У нас еще есть два часа времени на прогулку, но в руке пакет с подарками, сегодня хороший солнечный день, и я привожу Андрюшку в тихий сквер. Расположившись на скамейке, распаковываю с ним игрушки и не могу сдержать улыбки, когда он с любопытством садится ко мне ближе. С открытым ртом наблюдает, как я верчу в руках трансформер-бульдозер, пытаясь понять: под какое чертово колесо всунуть руку-ковш, чтобы это стало похоже на машину? Искренне удивляясь чужой фантазии: как можно было придумать подобную чушь?.. Однако, эта чушь, похоже, нравится моему приемному сыну, а значит, понравится и мне тоже. Сам я в детстве терпеть не мог машины.
Я говорю за двоих, и за двоих же отвечаю. Предлагаю и принимаю решения. Правильно, вместе играть оно веселей. Мальчишка кусает губы, улыбается, без страха заглядывая мне в лицо, и я верю, что когда-нибудь у нас с ним случится настоящий диалог.
Мы возвращаемся немногоприпозднившись. Я не открываю дверь своим ключом, жду, когда на пороге появится Светка, и она появляется в дверях – похудевшая и бледная, как никогда.
Что бы между нами ни произошло, а мне странно видеть и ощущать себя причиной ее недомогания.
Андрюшка тут же ныряет к ней, обхватывает за бедра, и только прильнув к той, что стала ему матерью, оборачивается и смотрит на меня, словно ждет, что я войду следом.
- Привет, мой хороший. Как погуляли? - улыбка у Светки выходит очень мягкой, а руки тут же находят ребенка, но взгляд обращен ко мне.
- Можно войти?
- Входи, конечно, - она отходит в сторону, пропуская меня в прихожую.
- Я на минуту.
В квартире привычно пахнет Уфимцевой – чем-то цветочно-ванильным и теплым, что навевает мысли об особом виде покоя и тишины, какой может быть возле твоей женщины. Мне кажется, что с появлением в моем доме Андрюшки, этот дом стал еще уютнее. И мысли эти, уже привычные, снова царапают горло.
Я вынимаю из кармана бумажник, достаю из него деньги и кладу на полку в прихожей.
- Это вам.
- Зачем, Андрей? – удивляется Светка. – Не надо.
- Мне их не на что тратить, а ты с ребенком и не работаешь. Тебе нужнее.
- Андрей…
- Только не говори о своем отце, ты живешь под моей фамилией. Точка.
- Не буду. Вообще-то я хотела предложить тебе чай.
Не знаю, чего я жду, остановившись в дверях и хмуро глядя на Светку. Возможно, все еще ответа на вопрос: почему?.. Глаза у Уфимцевой потрясающие – небесно-голубые, большие и чистые. Родные глаза. Не удивительно, что Андрюшке нравится в них смотреть. Интересно, унаследуют ли их мои дети? А чувство юмора? Как же давно мы оба не смеялись. Я бы сейчас с удовольствием рассмеялся какой-нибудь глупой шутке, просто уткнувшись лицом в ее волосы.
