- Что происходит, Лиз? – Он не спрашивал, он требовал. Глаза потемнели, стали почти черными, в отзвуке спокойного, бархатного голоса слышались ледяные нотки.
Лиза молчала. Она чувствовала, что стоит ей сказать несколько слов, как бархат этот облезет клочьями, оголяя твердые, холодные камни. Из ее груди вырвалось судорожное дыхание, губы дрогнули в попытке хоть что-то ответить, но с них так и не слетело ни единого слова.
- Что происходит? – с куда большим нажимом произнес Макс и сделал несколько шагов к ней.
Внезапно она вспомнила отца, его холодные глаза, рот, сжатый в тонкую упрямую полоску. Что бы он сделал, скажи она тогда? Что бы он… Лиза вздрогнула и инстинктивно, пытаясь защититься, прикрыла рукой живот. Макс прищурился.
- Что, черт подери, с тобой?! – гаркнул он, видя расширенные глаза Лизы, ее бледное лицо. – Или ты думаешь, я не видел, как ты после проката едва не грохнулась?! И этот проклятый выброс… Что произошло?! Сколько можно молчать?! Лиза… объясни мне! Из-за тебя мы третьи. Полтора балла… Что с тобой, мать твою!
- Не ори! – Она сделала шаг назад, уперлась бедрами в тумбочку.
- Если ты мне сейчас же не скажешь, что с тобой происходит, я не орать буду, - глаза окончательно потемнели, голос понизился до угрожающего рыка, - я тебе просто сверну шею.
- Я… - Она заставила себя дышать ровнее, нервно облизала губы. – Я беременна. Это…
- Ты - что? – тихо, вкрадчиво переспросил он, а взгляд наполнился такой яростью, что Лизе стало ясно: он не просто не простит - он убьет ее. Здесь и сейчас убьет.
Ей казалось, что она никогда не видела его таким злым: поджатые губы, холодный взгляд… Отступать было некуда. Она втиснулась в тумбочку, а когда Самойлов сделал к ней шаг, метнулась в угол комнаты. Выставила вперед руку, пряча лицо, второй защищала живот.
- Ты же… Ты с ума сошла?! – рявкнул он, видя, как она жмется к стене.
А Лиза словно с катушек слетела. Она ринулась прочь, надеясь добраться до двери. А когда почувствовала стальную хватку Макса на своем теле, истошно заорала:
- Не трогай меня!!! – Ее тело выгнулось так, что Макс с трудом удержал. – Я не буду делать аборт! Не буду! Не-е-ет!
- Какой, к чёрту, аборт?!
Макса трясло похлеще Лизы, изворачивающейся у него в руках. Он пытался прижать ее к себе, поймать ее руки, но в нее словно бес вселился. Она царапалась, кусалась, норовила ударить его и при этом надрывно рыдала, совершенно не воспринимая его слова. Он боялся, что навредит ей, если сожмет хоть чуточку сильнее, но выпустить тоже не решался.
- Лиза… Лиза! Мать твою!
- Ты не заберешь… Не отдам… никому…
Постепенно она начинала выдыхаться, голос срывался, с губ слетали стоны. Она скулила, жалобно, выворачивала Максу душу. Напряжение, копившееся две недели, страх, сомнения и усталость выползли наружу, окутали разум. Лиза не понимала, что она делает, ей казалось, что он ненавидит… Он предупреждал, что ему не нужно… не нужно…
- Я не буду делать аборт. Не буду…
- Конечно, не будешь. - В какой-то момент ему все-таки удалось перехватить ее руки и прижать Лизу спиной к своей груди. Она все еще сопротивлялась, но вяло, только сердце колотилось, и он чувствовал эти удары, бьющие в его запястья и отдающиеся в голове собственным пульсом. - Конечно, не будешь…
- Не буду…
Обессилев, она перестала вырываться, и Макс ослабил хватку. Выпустить ее он все еще не осмеливался, боялся, что, либо она рухнет на пол, либо вытворит что-нибудь идиотское. Ее истерика потрясла его, даже злость поубавилась. Пожалуй, в таком невменяемом состоянии он ее еще не видел. Да, бывали слезы, да и истерики случались, особенно в самом начале, но до такой степени…
Лиза больше не кричала, не дергалась, но слезы так и не прекратились. Несколько капель обожгло Максу кожу, оставив невидимые шрамы на душе. Он не выносил ее слез, внутри все выворачивалось. Стоило ему увидеть ее мокрые глаза, как сердце начинало выкручивать. Он ни разу не говорил ей об этом, хотя, как правило, старался успокоить, утешить. Чувствуя, что ноги у нее подгибаются, и она потихоньку сползает на пол, он перехватил ее и развернул к себе лицом. Прижал ее голову к своей груди, погладил по волосам. Она, кажется, пришла в себя и больше не собиралась бежать от него без оглядки, как будто он мог здесь и сейчас разорвать ее на части. Неприятные мысли отозвались внутренней усмешкой, уголок губ дернулся. Неужели она его боится? Он никогда не поднимал на Лизу руку, хотя временами она становилась просто невыносимой. Но он знал – ударит ее, и все кончится, да и сам себе этого не простит. Только единственный раз, давно, в злополучной Братиславе… Самойлов прижался губами к Лизкиному виску, чувствуя, как от глухих рыданий вздрагивает все ее худенькое тело, укутал в свое тепло.
- Когда ты узнала? – спросил он, хотя Лиза все еще не успокоилась.
Она вздрогнула, несколько раз надрывисто всхлипнула, стараясь взять себя в руки, шмыгнула носом.
- За… за три дня до… до короткой, - с трудом ответила она, давясь слезами.
Макс сильно сжал волосы на ее затылке, сдавил плечо.
- Какая же ты идиотка, - в сердцах произнес он. - Ты почему сразу не сказала? Какого лешего на лед поперлась?
- Я боялась, что ты…
Ее плечи затряслись сильнее, а Макс едва сдержал звериный рык. Мрачно пялился в стену, машинально перебирая ее волосы. Она боялась сказать ему. Она, чёрт дери, боялась сказать ему, что беременна! Он шумно втянул носом воздух, ярость клокотала в груди огненной лавой. Вот сейчас, наверное, он бы действительно мог ее ударить. И даже угрызения совести бы потом не мучили. Подведя Лизу к постели, он усадил ее на край, а сам отошел на несколько шагов. От греха подальше, чтобы ненароком не прибить.
- Ты таблетки пьешь? – Макс стоял напротив и смотрел на нее. Она зажала ладони между коленями, опустила плечи. – Как это вообще получилось?
- Я пропустила несколько, - хрипло, чуть слышно, сказала она. Подняла голову, встретилась с его мрачным взглядом и, чувствуя, что не может смотреть ему в глаза, отвернулась. – Когда к Европе готовились. Думала только о тренировках. Когда поняла, что пропустила… Надеялась, что обойдется.
- Понятно…
Он взял с тумбочки ее медаль, повертел в руках и зажал ленточку в кулаке. Подошел к окну, остановился напротив, спиной к Лизе. Она смотрела на него, чувствуя одновременно и дикое облегчение от того, что этот разговор остался позади, и тяжесть, ибо будущее по-прежнему представлялось размытым. Если он ее прогонит… Она не знала, как будет жить, если он выставит ее за порог своей жизни. Стоило представить это, как душу, разум, сердце, окутывал первородный страх. Ей бы, наверное, проще было отрезать себе руку. Оторвать себя от него… Это казалось диким. Она думала, что сможет, почти убедила себя в этом, убедила, что будет воспитывать своего ребенка, что сумеет, а теперь поняла, что совсем в этом не уверена.
