— Их кто-то стащил! Узнаю кто — убью! — угрожающе прошипела она. Глаза ее лихорадочно блестели, лицо было очень бледным.
— Тридцать шестой. — Сунув ей ботинки, сказала Алла и, уловив во взгляде немой вопрос, ответила: — Алиса Решетникова.
— А ты думала, это она тиснула коньки, — подал голос Игорь, застывший у скамейки возле Рининой сумки.
— Две минуты.
Алла, нервно заломив руки, наблюдала, как ее дочь быстро переобувает ботинки, и ловкими, отточенными движениями, шнурует их. Поднявшись со скамьи, она едва заметно поморщилась. Алла прекрасно понимала, что то, что они готовятся сделать, практически не отличается от самоубийства. Мало того, что коньки были на размер меньше, так еще и не подходили под Ринину стопу. Но выбора у них не было, и Алла понимала, что не имеет права запретить Ринате выйти на лед. Не в этот раз, не на этом старте. В другой момент, с другой фигуристкой она бы так и поступила, но не сейчас. Сейчас перед ней стояла Рината — её смелая и решительная Рината, способная справиться с любыми сложностями, вытерпеть любую боль. Её Рината, так похожая на своего отца.
— Готова? — Игорь взял руки Рины в свои и заглянул ей в глаза.
— Да, — уверенно ответила ему она.
Голос диктора застал их у выхода из подтрибунного помещения:
— «На старт приглашаются Рината Ипатова и Игорь Крылов».
Пробежав мимо удивлённых стюардов, они ступили на гладь катка, не слыша ни недоуменного выдоха трибун, ни хлопков сотен ладоней. Только гул крови в ушах, только тихий скрип лезвий. Только учащенное биение собственных сердец, отсчитывающих секунды до начала одного из самых главных сражений в их жизни — сражения с самими собой.
Глава 40
Сочи, декабрь 2013 года
До окончания минуты, отведенной фигуристам на подготовку к прокату после приглашения на лед, оставалось десять секунд. С трудом осознавая происходящее, они выскочили на каток и едва успели встать в начальную позу, как красивая музыка, окутав стадион, подхватила их и понеслась с ними в едином ритме. Только на этот раз Рината не чувствовала великолепных музыкальных переливов, не пропускала их через себя. Единственное, что волновало ее — нарастающая с каждым мгновением боль. Коньки были удобными и мягкими, вот только вовсе не под ее ногу. Пальцы упирались, а в подъеме что-то давило. Как Рина ни пыталась сосредоточиться на прокате, отключив все остальные чувства, попытки были тщетны. Ошеломленные случившимся, они не могли эмоционально настроиться на прокат и просто по инерции повторяли заученные движения. Не успели они опомниться, как, следуя постановке, зашли на стоящий первым в каскаде аксель.
Алла неотрывно следила за каждым движением своих фигуристов. Её трясло от нервного напряжения, от тревоги и невозможности хоть как-то повлиять на происходящее. Она понимала, что приходится выносить Ринате и с трудом сдерживалась, чтобы не остановить прокат. Но этого права у нее не было. Она обладала им как тренер, как мать, вот только помимо этого, она была еще и спортсменкой. Не важно, как давно она выходила на лед, чтобы показать болельщикам и судьям собственное катание. Она закончила карьеру, но это ничего не значило. Она была спортсменкой и как спортсменка знала, что должна выдержать эти четыре с половиной минуты, что эти четыре с половиной минуты принадлежат только Рине и Игорю, а она не может сделать ничего. Там, на льду, они решали свою судьбу, и она не имела права вмешиваться. Расцепив руки, они зашли на каскад.
Словно слайды из прошлого, такого далекого и такого близкого: заход, под копирку толчок и прыжок…
Алла вскрикнула одновременно с ахом трибун.
Рината лежала на льду. В ярком свете ламп ее серебристое платье переливалось темно-синими и голубыми стразами смятых цветов. Длинная прядь волос, выбившаяся из прически, прилипла к губам, а узкая ладонь казалась слишком хрупкой для огромной, мертвой глади льда. Секунды бежали вперед вместе с так и льющейся под своды «Айсберга» музыкой. Игорь уверенно выехал следующий за акселем тройной тулуп и тут же обернулся, надеясь, что Рината в порядке. Но в порядке она не была — морщась от боли и тяжело опираясь ладонью о лед, она пыталась встать. Увидев, что случилось, Игорь встал лицом к судейскому мостику и дал понять, что они останавливают прокат. Музыка оборвалась на середине аккорда, в том самом месте, где они, согласно задумке, должны были коснуться друг друга ладонями. Над ареной повисла гробовая, похожая на кошмарный сон тишина. Все застыло: зрители на трибунах, журналисты, технические специалисты и судьи. Даже воздух, казалось, стал неподвижным, словно каждая его частичка остановилась в тот самый момент, когда внезапно затихла лиричная и нежная «Адажио». Болельщики застыли в ожидании дальнейшего развития событий, с горечью понимая, чем может закончиться эта вынужденная пауза. Волшебство, которое подарили им эти фигуристы, оказалось иллюзией, а чуда так и не произошло. В реальности нет места чудесам, и каждый видевший лежащую на льду девушку в серебристом платье, с горечью возвращался в холодную повседневность. Два одиночника, вставшие в пару, тройной параллельный аксель в каскаде… Слишком невозможно, слишком хорошо, чтобы быть правдой. Против правил, против устоявшихся негласных законов, против здравого смысла. Против, против, против…
Игорь присел рядом с Ринатой и осторожно коснулся её плеча.
— Я в порядке, — подавив болезненный стон, просипела она и поднялась на ноги.
Он придержал ее, взгляды их встретились. Самое благоразумное, что они могли сделать — закончить на этом выступление, и обоим это было известно. Но где они и где благоразумие? Игорь видел, что Рината лжет. Ей было больно, но в глазах её плескалась такая решимость, что он не мог позволить себе засомневаться в ней, в ее силе, в том, что она сможет завершить выступление. Они не сдадутся. Только не сейчас и не так.
Они поняли друг друга без слов. Твердый взгляд серых глаз, серебристые крапинки в голубых… Игорь согласно кивнул, и Рина подъехала к судьям.
— Мы продолжим выступление, — сказала она.
— Вы уверены? — Главный судья скептично посмотрел на ее правую ногу. Рината старалась не наступать на нее, и он не мог этого не заметить. Но ей было все равно. Она бы скорее умерла, чем ушла сейчас с проклятого льда, и это вовсе не было преувеличением.
— Да, — кивнула она и, дождавшись ответного кивка арбитра, вернулась к Игорю. — Я смогу, — сказала она, снова посмотрев ему в глаза.
— Рин, — он схватил её за руку и, притянув к себе, шепнул: — Будь осторожна, прошу.
— Буду, — губы ее тронула едва уловимая улыбка.
Музыка вновь полилась надо льдом, и Рина заставила себя отстраниться от мыслей о боли, отделила ее от себя, от разума. Это всего лишь тело — слабое, слишком уязвимое, слишком несовершенное. Тело, в отличие от разума, не мечтало стоять на верхней ступени пьедестала, не жаждало побед и не имело никакого отношения к ярости, которую испытывала сейчас Рината. Она должна выдержать еще три минуты. Три минуты и сорок восемь секунд. Она должна выдержать три минуты сорок восемь секунд и сделать все от неё зависящее, чтобы они с Игорем зацепились хотя бы за третье место.
