— Да, — тихо отозвалась Рина. Голос её от долгого молчания прозвучал чуть сипло, и она кашлянула в ладонь. — Вы уже откатались?
— Да. — Алиса закрыла шкафчик и присела рядом. — Зря ты так рано приехала.
Рината безразлично пожала плечами и снова закрыла глаза. Алиса по-прежнему сидела рядом, но присутствие её Рину не напрягало. Не то чтобы ей нужна была компания… Просто не напрягало и всё.
Многотысячный стадион взорвался овациями, приветствуя двукратных олимпийских чемпионов. Повсюду были лица — мужские и женские, совсем юные и зрелые, открытые и серьезные, простые и запоминающиеся особенностью линий. И все они пришли сегодня, чтобы увидеть парад самых выдающихся, самых талантливых, самых сильных и стойких. Они пришли на праздник, пришли насладиться ярким шоу, и Рината знала, что должна сделать всё, чтобы не разочаровать их.
Ступив на лёд, она улыбнулась — безэмоционально и холодно, но знала об этом лишь она сама. Для болельщиков же она была победительницей. Прекрасной чемпионкой в черном платье с выложенным по подолу узором из маленьких переливающихся стразами ромбиков. Её длинные волосы, завитые крупными локонами, падали на обнаженную спину, и лишь несколько боковых прядей скрепляла блестящая заколка с точно таким же ромбовидным узором. Густо подведенные глаза казались огромными, а яркие губы приковывали внимание, пробуждая в мужчинах непристойные желания и вызывая зависть у женщин. Вся она, неприступная, соблазнительная, прекрасная, казалась существом из другого мира. Мира, недоступного обычным людям, мира, к которому они в этот самый момент могли прикоснуться, частью которого могли почувствовать себя хотя бы на какое-то время.
Под непрекращающиеся аплодисменты трибун, Рината сделала круг по катку и направилась в центр. Она чувствовала, что Игорь рядом и даже будто бы могла видеть его. Но не хотела. Не хотела ни смотреть на него, ни чувствовать его, ни слышать. И дыхания его рядом больше не хотела, и его тепла, и его рук. Слишком много потерь. Слишком много. Однако посмотреть на него ей всё же пришлось. Встав в исходную позу, она подняла взгляд к его лицу — не потому что желала этого, а потому, что их показательный номер был поставлен когда-то до… Между оставленным позади прошлым и неопределенным будущем, где-то в той жизни, когда она ещё хотела смотреть Игорю в глаза.
Левая бровь его, украшенная двумя аккуратными швами, припухла, а под глазом расплылся синяк. Как ни пытался он скрыть его с помощью грима, лучше от этого не стало. В том прошлом, когда был поставлен их показательный номер, она бы, не думая, провела по его брови пальцами, а потом коснулась губами. Но теперь она не чувствовала ни покалывания в кончиках пальцев, ни желания дотронуться до него. Этакий эмоциональный вакуум, созданный её же собственным подсознанием ради самосохранения. И это устраивало её. По крайней мере, сейчас. Потому что она — олимпийская чемпионка, а это значит, что шоу должно продолжаться. Болельщиков не волнуют взаимоотношения в паре, они пришли насладиться катанием, и подвести их она не могла.
Рина видела его рассеченную бровь, видела оставленный ею синяк. И взгляд Игоря, направленный на неё, она тоже видела: холодный, презрительный, непоколебимый. Зачем слова, если одним этим взглядом он говорил ей больше, чем она могла услышать? Вот только его немые оскорбления Ринату не трогали. Рука её коснулась его плеча, и он напрягся, словно касание это было ему отвратительно. В душе Рины раздался истерический смешок, а красные губы скривила холодная улыбка. Вот и всё. Вот оно — прощание, вот он — их последний прокат. Кто бы мог представить, что это будет именно так…
Первые звуки музыки вынудили её на миг прижаться к Игорю, но уже в следующее мгновение она, оттолкнувшись от него обеими руками, устремилось прочь. Её взору открылись заполненные трибуны, боковые проходы, убегающие вглубь арены, стоящие возле борта люди… Ей открылся мир — яркий и полный, прекрасный в своём несовершенстве, жестокий и порой несправедливый. Мир, частью которого была и она сама. Мир, в котором у нее больше не было Игоря, мир, завоевывать который ей предстояло, не имея за спиной крыльев.
Под сводами арены «Айсберг» звучала тягучая, пробуждающая самые потаённые желания «I Put A Spell On You», по льду скользили два фигуриста, покорившие сердца болельщиков, обуздавшие сомнения, воплотившие в жизнь мечту. Прекрасная пара, доживающая свои последние мгновения вместе.
Москва, 24 февраля 2014 года
— Что это? — Владимир озадаченно смотрел на листок бумаги, сунутый ему Фёдоровой.
— Что видите, — сухо ответила та. Она остановилась у стола напротив кресла президента Федерации. — Подпишите, и я больше Вас не побеспокою.
— Ты знаешь, — Владимир откинулся на кресло и, смяв лист, исподлобья посмотрел на Леру. — за то, что ты сделала, я бы мог уволить тебя по статье. Или написать заявление в полицию за кражу документов.
— Давайте Вы не будете отчитывать меня, как маленькую девочку, Владимир Николаевич. Будто бы Вы сильно расстроены тем фактом, что Крылов и ваша дочка больше не вместе. Я сделала то, что посчитала нужным.
— В следующий раз, перед тем как сделать что-то, касающееся меня и моей семьи, советуйся со мной, Валерия.
Лера колко усмехнулась. Оперевшись руками о стол, она наклонилась к Бердникову.
— А следующего раза не будет, Владимир Николаевич. Подпишите мое заявление об увольнении, и я пойду.
— Ты слишком наглая стала, тебе не кажется?
— Нет, не кажется. Я выполнила свою работу, я следила за Игорем и Ринатой, докладывала Вам обо всех их передвижениях, но теперь… Все. Подпишите заявление. — Фёдорова кивнула на смятый лист в руках начальника.
Её светлые волосы, еще недавно завитыми локонами спускавшиеся на плечи, сегодня были выпрямлены и уложены в гладкий пучок.
— Хорошо. — Он сел прямо, положил заявление на стол и размашистым почерком написал «согласовано». — И куда ты пойдешь? — протягивая ей бумагу, спросил Владимир.
— Не важно, — улыбнулась Лерка, забирая бумагу. — Спасибо. — Она развернулась и направилась к выходу. Но у двери остановилась и, обернувшись, сказала: — Кое-кто считает, что Ваше время на этом посту подошло к концу. До свидания, Владимир Николаевич.
Лера тихо выскользнула из кабинета, а Бердников ещё какое-то время хмуро смотрел на закрывшуюся за ней дверь.
***
Еще недавно он мечтал, что она вернется в его квартиру, мечтал о будущем с ней, строил планы. Еще совсем недавно… Сегодня же он не желал её видеть. Больше никогда. Не желал знать её, не желал помнить. Всё, чего ему хотелось — стереть из памяти эти её волосы, эти глаза, эти тонкие длинные пальцы, эту кривоватую ухмылку. Ему хотелось забыть её голос, вытравить её из своих ночей, из своих снов. Забыть её и никогда больше не вспоминать.
Он сходил с ума.
Кружка с ярко-желтыми ромашками полетела в мусорное ведро, точно так же, как и оставшиеся в ванной разноцветные тюбики. Ему было противно от этих фруктовых запахов, еще недавно дурманивших его разум. Одежду её он аккуратно, с каким-то мазохистским удовольствием, сложил в чемодан и выставил в коридор, намереваясь после отвезти в школу. Он убрался в квартире, разложил собственные вещи по местам. Как было до того момента, пока она не ворвалась в его жизнь. Но даже избавившись от всего, что хоть каким-то образом напоминало о ней, он не перестал ощущать её присутствие. Воздух был словно пропитан ею: её духами, ароматом её травяного молочка для тела и тонким запахом мыла. Он так и ощущал персиковый запах её шампуня, раздражающего его, будоражащего его память счастливыми и не очень, горькими и сладкими моментами их недавнего прошлого. Воспоминания эти беспощадно затягивали в бурную реку, уносившую его все дальше и дальше от реальности.
