— Что же все-таки произошло, Алла? — Набравшись смелости, задал Николай Петрович давно мучивший его вопрос.
Во всей этой темной истории он понимал только одно — Рината дочь Аллы и Владимира. И до Олимпиады в Ванкувере ни Алла, ни Рина правду, похоже, не знали.
— Я когда-нибудь Вам все расскажу, Николай Петрович. Когда-нибудь, но не сейчас. Это слишком для меня, — проговорила Алла и ободряюще улыбнулась. — А Вы давайте, скорее поправляйтесь. Вы нам нужны, Николай Петрович.
— Я теперь ни на что не гожусь.
— Ваши знания и опыт — бесценны, — возразила Алла, поднимаясь на ноги. — Я Вас очень люблю, хочу, чтобы Вы знали это.
— Взаимно, девочка моя.
Алла наклонилась, коснулась его виска и, попрощавшись, ушла.
Идя по коридору, она думала о том, что, возможно, Николай Петрович прав, и Рината однажды сможет спокойно её выслушать. И тогда, может быть, она больше не будет смотреть на нее с такой ослепляющей ненавистью.
Москва, март 2010 года
Она выбралась из автомобиля и, не дав себе даже шанса на сомнения, быстрым шагом направилась к подъезду. Дверь открылась практически сразу, как только она набрала на домофоне цифры квартиры. Он ждал её. А она ненавидела себя за то, что согласилась. Что оставила свою дочь в его доме, что сама не рассказала ей правду, и теперь Рината, отгородившись от всего мира, не желает её видеть. Но как она могла не прийти?
Поднимаясь на лифте на девятый этаж, Алла смотрела на собственное отражение в зеркале и видела в нём женщину, готовую биться за своего ребенка. Сражаться за дочь, за её любовь, за её жизнь. Даже против её воли.
Бердников дожидался её у раскрытой двери. Алла медленно приблизилась к нему — к мужчине, ради которого когда-то не задумываясь бросила бы все, что у неё было. Задрав голову, посмотрела ему в глаза со всей жесткостью и ненавистью, на которую только была способна, и прошла мимо в квартиру. Владимир сделал попытку помочь ей снять пальто, но она одернула плечо, будто его прикосновение обжигало её. Смерила его ледяным взглядом, расстегнула крупные круглые пуговицы, скинула пальто и повесила на вешалку. Не разуваясь, прошла прямиком в комнату. Владимир хотел последовать за ней, но Алла хлопнула дверью прямо перед его носом, без лишних слов указывая ему его место — вне их с Ринатой жизней.
Вся её смелость молниеносно свернулась клубочком и трусливо спряталась, едва она увидела дочь. Рина сидела на диване, поджав под себя здоровую ногу, и читала книгу. Она намеренно не поднимала взгляда, хотя Алла не сомневалась, что Рината слышала и звонок домофона, и ее шаги в коридоре, и хлопок межкомнатной двери. Глупая манера игнорировать то, что она не желала воспринимать, проявилась у нее еще в детстве и с тех пор никуда не делась. На тренировках подобное она позволяла себе редко, а вот вне спортивной жизни это порой доводило Аллу до белого каления. Дочь казалась настолько чужой и отстраненной, что страх, тихий и беспомощный, начал холодом растекаться по телу, проникать в кончики пальцев, в живот, в мысли. В груди больно кольнуло. Рининой жизни вне спорта практически не было. И она, её мать, была рядом, но так далеко… Бесконечно далеко.
— Рина… — Алла сделала шаг к ней, но тут же остановилась, увидев, как тонкие, словно паучьи лапки, пальцы Ринаты с силой вцепились в мягкую обложку книги, сминая её.
— Рината, — набрав в легкие побольше воздуха, выдохнула Алла и, преодолев необъяснимую робость перед дочерью, пересекла комнату. Губы Рины вытянулись в упрямую линию, но несмотря на это, Алла присела на противоположный конец дивана. — Нам нужно поговорить. Ты не можешь вернуться в детский дом. Тебе там не место.
— А где мне место? — Услышала Алла хриплый от долгого молчания голос. Рина подняла на неё взгляд, от которого все внутри похолодело — столько едва сдерживаемой ярости в ее глазах она еще не видела. Да что уж тут, она никогда её такой не видела. Рината всегда была доброй, ласковой, пусть и настырной, целеустремленной девочкой, а теперь…
— Где мне место, Алла Львовна? — повторила Рината тем же тоном.
— Ты будешь жить у меня, — твердо сказала Алла, выдерживая взгляд дочери.
Губы Ринаты скривились, исказив правильные черты лица.
— А Владимир Николаевич говорит, что я должна жить у него. Вы как-нибудь определитесь, только не доходите до драки.
— Рина… послушай меня, пожалуйста. — Внутри всю ее колотило, но Алла держалась, изо всех сил пытаясь придать своему голосу спокойствие. — То, что тебе рассказал Бердников, — это правда. Но я ничего не знала. Я не знала, что ты моя дочь. Я не…
— Ну конечно, не знали, Алла Львовна, — едко усмехнулась Рината, не веря ни единому ее слову, ни единому звуку, слетавшему с завравшихся губ. — Как Вы могли знать!
— Ринат, — Алла протянула руку и хотела дотронуться до её кисти, но Рина вскочила и, едва не потеряв равновесие, схватилась за спинку стоявшего рядом стула.
— Я не желаю слушать Ваши оправдания, Алла Львовна! Все, что Вы скажете, все — ложь! — Она жестко, с леденящей циничностью улыбнулась и, помедлив, проговорила: — Почему ты не сделала аборт, мама!
Рину перекосило, едва она произнесла это слово. Такое важное слово, которое она так хотела когда-то произнести, а Алла — услышать. Но теперь оно было исковеркано, опорочено, разломлено, а все благодаря одному человеку, не погнушавшемуся ничем на пути к своей цели. Алла вскочила и, открыв дверь, гневно, едва сдерживая слезы ярости, рявкнула застывшему в коридоре Владимиру:
— Скажи ей! Скажи ей, что я ничего не знала! Скажи, что это все ты! Ты, сукин сын! — Словно разъяренная рысь, она бросилась к Бердникову и грубо толкнула в грудь, а после вцепилась в ткань его рубашки и зашипела ему в лицо: — Верни мне её! Верни мне моего ребенка, Бердников! — из глаз её покатились слезы. — Верни мне её…
— Алла… — Он приобнял её за плечи. Что он мог сказать? Что он последний трус и не сумел заставить Ринату выслушать его? Что эта маленькая соплячка оказалась гораздо тверже, чем он мог представить? Что только теперь до него дошло, — не в его власти переубедить Ринату, если она что-то решила?..
Рина появилась в дверях и, прислонившись к косяку, спокойно наблюдала за разыгравшейся сценой.
— Отвезите меня в детский дом, — потребовала она, с равнодушной ненавистью глядя на обоих. Ожесточенные черты ее еще детского лица казались странными, словно детство с непомерной быстротой отступало в небытие, а что-то взрослое, пришедшее слишком рано, стремительно занимало его место.
— И не мечтай! — бросил ей Владимир. Алла скинула его руки и повернулась к дочери. Вытерев слезы ладонями, она посмотрела на нее и произнесла:
— Ты не вернешься в детский дом. Если не хочешь жить со мной, вернешься в школу. В конце концов, тренировки никто не отменял.
— А Вы еще не знаете? — сухо ухмыльнулась Рината. — Он не сказал Вам? Не будет больше никаких тренировок. Ни тренировок, ни выступлений, ни фигурного катания вообще! Я больше не собираюсь быть вашей марионеткой!
