Все доводы холодного расчёта были сметены лавой желания. Острого и простого. Желания обладать ею в самом примитивном смысле. Волосы её были чуть влажными и пахли персиком. И вся она, тёплая и влажная, пахла персиком. Он зарычал. Растворить бы её в себе, чтобы больше никогда не смела. Что? Не смела оставлять его? Смотреть на других мужиков? Вести себя так, будто бы он ниже её, хуже неё, будто бы он для неё ничего не значит? В койку к другим нырять? Да он понятия не имел! Только в голове билось «моя-моя-моя».
Схватив за локоть, Игорь толкнул Ринату к столу. Она попятилась, ударилась ягодицами. Стол чуть дрогнул, и стоявшая на самом краю чашка упала на пол. Ручка, отколовшись, стукнулась о стену, а оставшийся кофе выплеснулся тёмным пятном. Рината, оперевшись о стол ладошками, чуть прогнулась назад. Тонкая шея, ключицы, маленькая прекрасная грудь… Он схватил её за волосы и заставил выгнуться сильнее, улечься. Вот так. Короткий поцелуй на губах, ниже — к груди. Язык на твёрдом соске.
Протяжно застонав от накатившего удовольствия, Рината запустила пальцы в его волосы. Притянула к себе ещё теснее. Почувствовала его усмешку и с силой сжала короткие прядки. Как же ей не хватает его кудряшек…
Игорь зашипел. Мигом приподнялся над ней, посмотрел в глаза. Взгляда она не отвела — только не сейчас. Ноябрьское небо Питера в его глазах и льдинки горного хрусталя в её. Серебристые крапинки вспыхнули огоньками, выдох с припухших приоткрытых губ. Изогнувшись, она потянулась к его брюкам. Он снова усмехнулся и, перехватив её руки, сжал запястья. С силой, до боли. Нет, сегодня она не будет главной. Она вообще больше не будет главной. Никогда. Он не даст ей такой возможности.
Смирившись, она вновь откинулась на стол. Ещё один взгляд — из-под полуопущенных ресниц — вызывающий, томный. Стерва! Он не понимал, что чувствует — ярость, раздражение, желание сделать её своей или что-то ещё. Слишком много всего к одной женщине. Бесконечно много! Стоило ему отпустить её руки, она коснулась пальцами шеи. Своей бледной тонкой шеи с беспокойно бьющейся венкой. Легко провела вниз, к груди. Закрыла глаза и вздохнула. У него застучало в висках. В паху болело и ныло. Что он там собирался ей не позволить? Взять над ним верх?! И как, мать его, ему это сделать, если он от каждого её движения готов кончить, словно пятнадцатилетний пацан?! Если уже столько лет, стоит ему увидеть её улыбку для другого, всё в ним превращается в пламя. Спустив штаны, Игорь встал меж её ног. Ухватил её за бёдра, подтянул к краю. Что это? Самодовольная усмешка или ему показалось? И снова эти серебристые искорки её глаз… Влажная, горячая и готовая для него.
Он зарычал, двинулся вперёд, и она, почувствовав его, громко вскрикнула. Выгнулась, царапнула его предплечья, схватилась за руки. Хотелось, чтобы он был в ней, хотелось, чтобы он брал её — сильно, до боли, до ссадин, синяков на коже. На коже, на теле, только не на сердце и душе. Чтобы не думать ни о прошлом, ни о настоящем, ни о будущем. Чтобы просто чувствовать это мгновение. Есть здесь и сейчас, в этом «сейчас» она с ним — без условностей, без непонимания и горького вкуса разочарования. Просто с ним. Если бы только всё могло быть так просто…
Он гладил её бедро — нежную, шёлковую кожу, касался острого колена с маленькой чашечкой, потом снова по бедру вверх. Его жена. Она — его жена. И не важно как. Совсем скоро тело её изменится. Живот округлится, великолепные груди, что так легко можно скрыть ладонями, станут больше. Беременная Рината… Паршивый Демаре сделал то, право на что принадлежало лишь ему. Совсем взрослая дочь, а теперь и это… Но всё не важно. Теперь уже не важно. Глухо зарычав, он приподнял её бёдра выше. Да, она вся его. Возможно, он делает ей больно, но разве это важно, если она его?! Рина вскрикнула. Впилась ногтями в его запястья, и он выругался. Но не отпустил её, напротив, стал двигаться ещё яростнее. На её лбу появилась испарина, волосы прилипли к щекам, а с губ то и дело срывались смешанные со всхлипами стоны. Нет, ей хорошо. Он знает, когда ей плохо, а когда хорошо. Волосы её, похожие на дорогой шёлк, рассыпались по столу, по её плечам. Аромат персика усилился. Он проникал в душу, оплетал нервы, будоражил сознание и заставлял кровь бежать по натянутым венам-струнам ещё быстрее. В неё, глубже. Только с ней, до конца, что бы ни случилось. Выгнувшись в хрупком позвоночнике, она забилась под ним. Сладкая агония. Прекрасная… Какая же она прекрасная! Игорь чувствовал, как она сжимает его собой, и ощущение этого не могло сравниться ни с чем на свете.
— Боже мой… — горячо зашептала она, мечась, словно в лихорадке. Капелька пота скатилась по её лбу к виску, живот напрягся и опал. И ещё один стон, и неконтролируемая волна внутри…
— Открой глаза, — сипло приказал Игорь, вбиваясь в неё. — Открой, Рината.
Ему хотелось видеть эти самые искорки. Хрустальную синеву самого чистого горного озера и расширенную ночь зрачков. Глаза — зеркало души. И плевать на слова! Глаза в глаза, душами, взглядами. Остальное не важно. Не важно.
— Открой глаза, — рыкнул он, чувствуя, что ещё миг, и сорвётся в неё. В ней, с ней…
Одновременно с тем, как веки её приподнялись, тонкие пальцы скользнули по его руке к ладони. Он перехватил их и сплёл со своими. Сжал. Вот так, да. С ней.
До конца. Всегда.
Обессиленная, Рина лежала на столе. Не хотелось даже шевелиться. Что же она делает? Летит в пропасть, в обрыв, и даже удержаться не пытается. Всё под откос… Вслед за лёгким колыханием воздуха тела её коснулось что-то прохладное. Халат. Приподняв веки, она нашла взглядом Игоря. На неё он не смотрел — отвернулся к кухонным шкафчикам. Рубашку не надел — только штаны натянул, и она могла видеть, как перекатываются под кожей сильные мышцы. Дыхание перехватило, в горле пересохло. Пропасть… Сглотнув, она, придерживая халат одной рукой, встала. Ноги у неё подкашивались. Сходить бы в душ, но вместо этого она, накинув халат, присела на ближайший табурет. Игорь тем временем достал тарелку и взялся за лопаточку. Сильная спина, перекатывающиеся мышцы, ямка позвоночника… Кончики пальцев щекотнуло желанием царапнуть его ногтями. Не сильно, так, чтобы он почувствовал. Рината выдохнула.
— Ужин, — произнёс Игорь, ставя тарелку на стол перед ней.
Ужин? Она посмотрела на него, потом на еду. Ах, да, ужин.
— А ты? — чуть хрипло и натянуто спросила она.
— И я, — отозвался он, вновь отворачиваясь к плите.
