Кофейный аромат пробрался в прихожую, защекотал ноздри. Прохладный душ помог взбодриться, и хотя голова все еще немного гудела, чувствовала себя Казакова уже намного лучше. Устроившись на диванчике за пустым столом, она посмотрела на Воронова, не зная, стоит ли чего-то говорить или лучше промолчать. В воздухе повисла неловкость. Едва слышно загудевший холодильник, казалось, тарахтел, словно старый трактор в тишине знойного летнего дня. Из крана одна за другой вытекли три капли воды…
- Ты обещал кофе, - тихо сказала Марина, и даже самой ей собственный голос показался слишком хриплым, сдавленным.
Ваня мазнул по ней взглядом и отвернулся к плите. На нем была вчерашняя футболка и светлые поношенные джинсы, почему-то казавшиеся очень мягкими на ощупь. Марина вспомнила, как вчера касалась его – его бедер, его ягодиц, как прижималась к нему… Это воспоминание заставило ее стыдливо прикрыть глаза и выдохнуть. Она не видела Ваниного лица, и от этого ей было проще. Хотя заговорить она все равно не решалась.
Через минуту он поставил перед ней чашку с кофе, добавил немного молока и подвинул ближе.
- А ты ревнивая, - уголок его губ дернулся.
Марина обхватила кружку руками и задумчиво уставилась в стол. Воронов ждал, что она что-нибудь ответит, но Марина молчала. Она понимала, что он дает ей возможность перевести их стычку в разряд забытого, оставить в прошлом, но сама она думала о другом. Ваня снова хмыкнул и отвернулся от стола, включил воду, вымыл чашку и убрал в шкаф. Все это время она смотрела на него, не отводя взгляда, и не притрагиваясь к ароматному кофе. Она знала, чего хочет сказать, но горло сдавливало боязнью того, что он не сможет понять ее или поймет как-то неправильно, не до конца.
- Дело не в ревности, Вань, а в опыте, - наконец сказала она тихо.
Он посмотрел на нее через плечо. Марина не отвела взгляда, лишь через несколько секунд вновь повисшей тишины вздохнула и опустила голову.
- Знаешь… Я ведь купила обратный билет сразу же после того, как ты написал, что скучаешь и ждешь меня…
- Ты же так и не сказала мне, когда возвращаешься.
- А ты больше и не спрашивал…
- А толку?
Он выдвинул из-под стола табуретку и сел на нее так, чтобы Марина оказалась напротив.
Марина вздохнула. Она не знала, что ему ответить, как не знала, почему не сказала ни дату прилета, ни номер рейса. Хотела, наверное, приехать к нему сразу же, обнять… А потом… Потом все эти миланские фотографии и тишина. И в ней что-то перекрутилось, испугалось. Как объяснить ему?
- Я хотела приехать к тебе сразу, - призналась она, снова подняв на него глаза. – Но… Тебе было хорошо там, в Италии, а я… - она неопределенно пожала плечами. – Ты ведь знаешь и про Сеченова, и про Палонского. Если тебя дважды предали…
- Но ведь я тебя не предавал. – Он накрыл ее кисть, лежащую на столе, ладонью.
Марина посмотрела на их руки, потом на Ваню. Он ее не предавал. Он действительно ее никогда не предавал. Он ждал ее, когда она и сама не знала, что будет дальше, и сейчас… Но почему-то было очень страшно. Ведь лед это одно, а то, о чем они говорили сейчас – совсем другое.
- Эти твои фотографии из Милана… Я чувствовала себя лишней. Тебе там было хорошо и без меня. Ты не звонил, ни писал… Мне казалось, что ты просто забыл про меня. А все эти наши переписки… - Марина чуть заметно скривила губы, качнула головой. – Написал и забыл. Как будто я тебе просто навязалась. Ты ведь почти никогда мне первый не пишешь.
- Откуда в твоей голове столько глупостей, Маринк? – Воронов сжал ее руку.
- Не знаю, - ответила Казакова, глядя в стол. – У меня, наверное, действительно что-то вроде депрессии.
Она тихо засмеялась своим хриплым, нервным смехом. Ваня смотрел на нее и не мог понять, как же может в ней уживаться столько всего? Совсем недавно она кричала, гневно сверкая глазами, накануне вечером прижималась к нему так, что он забывал, что должен дышать, а теперь пытается спрятаться за этим смехом.
- Значит, надо что-то с этим делать. - Ваня улыбнулся, встал из-за стола и через секунду оказался возле Марины.
Она посмотрела на него с интересом, чувствуя какое-то странное смущение и восторг от его близости. Он дотронулся до ее бедра, и внутри у нее все затрепетало, а по коже пробежали мурашки. Она чувствовала себя, словно девятиклассница на свидании со взрослым мальчиком, и от этого сама себе казалась смешной.
- И что ты предлагаешь? – Марина как-то несмело улыбнулась.
- Даже не знаю… - Воронов снова погладил ее по бедру, потом придвинулся ближе и положил руку Марине на талию. Коснулся губами уголка ее рта, потом подбородка и щеки. Есть у меня на примете одна идея, но я не уверен.
- А ты попробуй, - прошептала она, поглаживая его плечо.
- А вдруг не поможет?
- Тогда мы придумаем еще что-нибудь. – Шепот уже ему в губы.
Ваня погладил ее по плечам, по шее, почувствовал мягкость ее волос, еще не высохших после душа. Ее губы были мягкими, волнующими, и ему хотелось забыться в этом мгновении. Не выдержав, он прижал Марину к себе, углубил поцелуй, заставляя ее подчиниться ему. Она не сопротивлялась. С готовностью отвечала на ласки, беспорядочно гладила его по плечу и груди, льнула к нему. Языки сплетались, пальцы перебирали ткань одежды, что-то затаенное, скрываемое очень долго, рвалось наружу неудержимым зверем, и с каждым мигом контролировать это становилось все труднее. Поцелуями вниз по гибкой шее, по ключицам… Марина шумно дышала, откинув голову, и Ваня чувствовал, как стучит ее сердце.
- Маринка… - прошептал он, обняв ее и пытаясь успокоить бешенного зверя, проснувшегося внутри него. – Маринка…
- Я к тебе хочу. – И уже она покрывает поцелуями его шею.
- А потом что делать будем? – с трудом сохраняя благоразумие, спросил Воронов.
Она уже пробралась ладошками под его футболку. Пальчики ее касались его живота, он чувствовал каждый из них – мягкие подушечки, короткие ноготки, трепетную страстность всего ее существа.
- Не знаю… Я ничего не знаю. – Поцелуй в скулу, языком по пульсирующей вене на шее. – Это все твои дурацкие сердечки виноваты.
- А твои не виноваты? – с его губ слетел тихий смешок.
Он почувствовал, как она прихватила зубками кожу на его шее и, не выдержав, забрался руками под ее майку. Руки тут же ощутили плавные изгибы женского тела, привычно-новую нежность кожи. Потянув Марину на себя, он пересадил ее к себе на колени, и они оказались совсем близко. Он чувствовал ее дыхание, ее тепло. Она вся влекла к себе, манила, а глаза… Вот она – его бездна, в которую он готов падать снова и снова.
- Это ведь ты начал.
- Да плевать уже, - он обхватил пятерней ее затылок и жадно прижался к губам. Поцеловал, прижался лбом к ее лбу. – Не хочу, чтобы какой-нибудь мудак снова сделал тебе больно.
