- Откуда в тебе столько нелюбви к себе, Марин? – он покачал головой, вздохнул, провел пальцем по ее черным бровям, ровному носику, очертил губы. – Ты ведь красивая такая… Чего тебе не хватает?
Марина моргнула, приоткрыла рот, но ничего не сказала, только слабо пожала плечом и отвернулась. Ваня погладил ее по ногам. Ступни у нее тоже были ледяные.
- Тебе холодно?
Марина отрицательно покачала головой. Но Воронов не обратил на это внимание. Осмотревшись и увидев аккуратно сложенный на стуле плед, он развернул его и укутал Марину. Она не сопротивлялась. Придержала кончики на груди. Ваня видел ее тонкие пальцы, видел, как натягивается кожа на костяшках, видел просвечивающиеся нити вен.
- Вань… скажи… - как-то надломлено, тихо произнесла она. Это были первые слова, которые она сказала с момента их ссоры.
Он понял, как ему не хватало звука ее голоса. В этом молчании, в этом напряжении. Ее глаза, ее голос…
- Что сказать?
- Что я твоя. Если еще твоя…
- Ты моя. – Ваня хотел улыбнуться, но улыбка затерялась. Он понял, что не может ни улыбаться, ни шутить. Что-то было в Марине такое… Важное то ли для нее, то ли для него, то ли для них обоих. Серьезность ее взгляда, голоса, наводила на мысль о том, что она о чем-то думает. Но ее мысли часто были для него загадкой. И все же он чувствовал ее. Марина опустила взгляд и покачала головой.
- Ну что?
- Раньше все по-другому было. Не стоило нам… Раньше ты даже говорил по-другому. Я не знаю…
- Ну-ка, иди сюда. - Воронов сгреб кокон. Марина не сопротивлялась, она как будто даже обмякла, оказавшись прижатой к нему. – Ты моя. Моя Марина. Не знаю, как я говорил раньше… Ты моя Марина. Всегда будешь моей Мариной.
Марина закрыла глаза и уткнулась лбом Ване в плечо. Она дышала легко, Ваня чувствовал только тепло ее дыхания, кожи, мягкий плед и ее пушистый свитер. Ее волосы щекотали его шею и подбородок. От нее как всегда хорошо пахло, тело ее было маленьким и хрупким, и он уже не очень хорошо понимал, как мог так сильно обидеть ее, довести до истерики.
- Хочешь попить? – спросил Воронов через несколько минут.
Она помедлила, а потом кивнула. Ваня отпустил ее, поправил плед и, приподняв ее голову за подбородок, мягко дотронулся губами до губ.
- Не будешь больше плакать?
Она едва заметно мотнула головой из стороны в сторону. Ваня предпочел бы вновь услышать ее голос, но было ясно, что говорить Марина не хочет. Что же… Пусть так.
Стол в кухне был накрыт на двоих, вкусно пахло едой. Воронов в очередной раз почувствовал угрызения совести. Она ждала его, а он… Ему хотелось сделать для нее хотя бы что-то. Просто так, потому что… Потому что она его ждала. И потому что он скучал по ней, как не скучал ни по одной женщине. И потому что она – его Марина. Он достал смартфон, зашел на сайт какой-то конторы, занимающейся доставкой цветов и, быстро заполнив форму, заказал пятьдесят одну алую розу. Не потому что хотел извиниться, нет. Просто… Да это было и не важно.
К ночи натянуло дождь. Лежа в постели, Марина слышала, как размеренно стучат капли по подоконнику, по стеклу. Створка окна была приоткрыта, и порывы воздуха доносили до нее легкий аромат цветов. Они стояли на тумбочке рядом с кроватью – высокие гордые розы с покрытыми шипами стеблями…
Рука Вани лежала у нее под грудью, спиной Марина чувствовала его обнаженное тело. Сегодня он был особенно нежен. Марине не хотелось думать о том, что это попытки сгладить все, что случилось вечером. Он долго целовал ее, ласкал подушечками пальцев лицо, странно смотрел в глаза. Гладил её запястья, водил пальцами по совсем свежей, едва зажившей татуировке. Она не хотела его о чем-либо спрашивать и молчала, чувствуя, как на нее накатывает то волнующая дрожь, то щемящая тоска. Ее пугал и его взгляд, и их будущее, и даже прошлое, потому что оно лишь подчеркивало их несовместимость. Все вокруг просто кричало о том, насколько отличаются их миры, их интересы, их желания, но она чувствовала его руки, видела в глубине его глаз что-то странное, оплетающее ее незримыми путами, и подчинялась этому.
Ваня поцеловал ее в затылок. Не просто поцеловал – прижался губами, вдохнул, потом как будто задержал дыхание. Марина закрыла глаза. Она все еще не пришла в себя и чувствовала внутри какую-то муторную, тяжелую пустоту. Руки у нее согрелись, но кончики пальцев все еще оставались прохладными. Вечером Ваня долго держал ее руки в своих, осторожно растирал и смотрел… Так странно, словно видел ее руки первый раз.
Воронов вздохнул и еще раз поцеловал Марину в голову. Он давно привык к ее телу, но не привык к ее близости. Вот такой спокойной, тихой близости, когда оба они могли молчать и касаться друг друга кожа к коже. Они запросто могли существовать отдельно друг от друга. Он так думал, находясь вдали от нее. Могли… Но Марина впиталась в него гораздо глубже, чем он мог подумать. За какие-то минуты все пространство для него развернулось в совершенно другом формате, все его представления, все ориентиры. Как будто из коробочки размером с ладонь вдруг вытащили что-то огромное, заполнившее собой все – небо, землю, охватившее его мир до самого горизонта, а, возможно, и дальше. Ваня ни за что бы не начал всего этого, не будь он уверен в себе, в своем отношении к Казаковой. Он слишком дорожил ею, чтобы пытаться просто так, ради самой попытки. Но сегодня что-то произошло, перевернулось.
Марина долго не могла прийти в себя. Она вроде бы пыталась говорить, даже улыбаться, но Ваня видел, что все дается ей через силу. Она была вялой, подавленной, хотя и пыталась скрывать это. Он долго грел ее руки, осторожно растирал холодные ступни, касаясь маленьких пальчиков с аккуратными ноготками. И вся она была его: ее слезы, ее холодные пальцы, ее молчание и ее слова. Все, что происходило с ней или могло происходить. Она была отдельным человеком, но вместе с тем она не была отделена от него.
- Прости меня, Марин, - тихо сказал Ваня.
Дождь усилился, забарабанил в окно уже не каплями – струями. Пахло свежестью, озоном, и оттого лежать в теплой постели, тесно прижимаясь друг к другу обнаженными телами, было еще приятнее. Марина не пошевелилась. Она слушала шум дождя. Ее охватила грусть, какая-то неизбежная, нерациональная. Стало тяжело и захотелось на несколько секунд перестать дышать. Ваня тяжело вздохнул. Он не хотел ничего говорить, но знал, что если не сделает этого, несказанные слова повиснут между ними, и как знать, останутся ли в прошлом или потянутся вслед, словно проеденная молью шаль.
- Давай не будем больше ссорится?
- Смешной ты… - у нее вырвался натянутый смешок. – Не получится у нас.
- Не хочу, чтобы ты плакала.
Марина почувствовала, как он качнул головой, почувствовала его подбородок, его дыхание. Она молчала. Сказать ей было нечего. А что она могла сказать? Что тоже не хочет плакать? Что не умеет плакать просто так, без этой жуткой внутренней пустоты? Да что просто не умеет плакать? И эти слезы… Как же много отняли они у нее сил…
