Но свой вопрос я, кажется, глупо профукала глупым уточнением. А время, между тем, уходило.
– Что? Снова будешь спрашивать? – с тоской вздохнула я.
– Уступлю даме ход, – пожал Адейр плечами.
Но одном из них мышцы перекатывались тугими волнами, другое было скрыто под слоем бинтов, на котором проступало несколько розовых пятен.
– Ваш вопрос, леди?
– Твой черёд говорить о чувствах, кузен. Что ты ко мне чувствуешь?
Склонив голову к плечу, он поглядел на меня с ласковой насмешливостью:
– Ты настоящая женщина, моя маленькая кузина.
– Я ростом едва ли не выше тебя.
– Неважно. Женская энергетика мягкая, пассивная, словно отражающая падающий на неё свет. Или поглощающая его.
– Я задала тебе вопрос. Ты тянешь время?
Кузен побледнел:
– Полегче, дорогая.
Правильно истолковав выражение моего лица, он пояснил:
– Зелье, кажется, согласно с твоими подозрениями. Хочешь знать мои чувства? Что ж! Изволь. Я уже понял, что для тебя до нашей встречи я был никем. Просто кто-то, о ком ты слышала где-то, когда-то, от кого-то. Кто скользил где-то по краю. Когда ты появилась здесь, я наблюдал за тобой со стороны и вскоре вынужден был признать, что на мне словно шапка-невидимка.
Возразить было совершенно нечего. Всё так и было.
– Мама рассказывала о твоём отце, – сказала я. – Немного. Из её слов я поняла, что они были дружны, когда были маленькими. А потом он возненавидел её за то, что она выбрала моего отца. О существовании Ирла мама вообще никогда не говорила…
Одно упоминание имени этого человека было словно туча, набежавшая в солнечный день.
В комнате с первыми звуками его имени словно похолодало на пару градусов.
– Она так же говорила, что Оливия обвиняла её в смерти твоего отца. И мама всегда это очень болезненно переживала. Поэтому мы редко поднимали эту тему.
– Мы все для тебя не имели значения и это нормально. Ты жила свободной, интересной жизнью, не обременённая долгами и грехами предков, что в случае с Морелами одно и то же. А мне пришлось расти в Морелл-холле.
При воспоминании о мрачном родовом гнезде у меня мурашки побежали по коже.
– Я оказался единственным, связанным с домом кровно. Мне было шесть лет, когда Оливия заставила меня провести первое жертвоприношение. Дом был голоден и зол, обитавшее в нём безумие готово было вот-вот вырваться и расползтись по округе бог весть какой заразой. Демоны питаются кровью и энергией, поэтому бабка заставила убить единственного моего друга детства, единственное существо, которым я дорожил на то время – моего рокфеллера Брауни.
– Ты впервые убил живое существо в шесть лет?! О, господи! Да она в своём уме? Если уж так необходимо было приносить жертвы, приносила бы их сама!
– Видишь ли, по Договору дом принадлежит кровной линии Морелов.
– И что?
– А Оливия урождённая Дэнис-Лоуллин. Да к тому же от рождения она ещё и белый маг.
Вот это сюрприз. Воистину, есть многое на свете, что и не снилось мудрецам.
Оливия – белый маг? В голове не укладывается!
– В общем, вариантов было немного: либо мы бросим дому хоть какой-то кусь, либо он сожрёт нас целиком вместе с тапочками.
– Почему было просто не уйти? Уехать туда, где магия, живущая в доме, не сможет до вас дотянуться?
– Куда? – с горечью поморщился Адейр. – Если не считать того, что нам давал дом, у нас с бабкой ничего не было. Те из артефактов, что ещё можно было загнать, продал наш дед и мой папаша. Морелы знатны и могущественные в плане магии, но с чисто материальной точки зрения мы банкроты. Правда, пока есть дом, это не так важно, мы ни в чём не знали нужды. Он давал всё необходимое, но – за определённую плату. А плата это – секс, боль, кровь. Или жизнь.
– Твоей пёс был единственной жертвой? – тихо спросила я.
– Зачем задавать вопросы, на которые ты сама знаешь ответы, Вероника?
– Я не знаю… вдруг ты сумел найти способ?.. Ты же не мог убивать с шести лет! – меня вдруг обдало таким холодом, что казалось, пробрало до позвоночника. – Ты не похож на убийцу! – в отчаянии воскликнула я.
– Убийцы бывают разными, Вероника, – на сей раз голос его звучал глухо, как из бочки. – Есть твари, получающие от этого удовольствие. Но иногда убивать приходится, чтобы выжить.
– Убийство ничто не может оправдать! Нет для этого оправданий! Не существует!
– Ты выросла в обществе, где человеческая жизнь провозглашена высшей ценностью. В обществе, где о старости и смерти, об уродстве, о слабости, о разрушительном начале страстей не говорят. Но смерть, Вероника, такая же часть всего сущего, как и жизнь. Смерть естественна.
– Когда умираешь естественным путём – возможно. Но кто тебе дал право отбирать её?
– Оливия. Белый маг. Моя воспитательница. Глава рода. Она дала. И не просто дала – настаивала. Мне это не нравилось, Вероника, – голос Адейра зазвучал отрывисто и жёстко.
Признаться, до нашего разговора я почти не слышала у него подобных интонация. Даже тогда, в лесу, он был жесток, но его жестокость смягчалась насмешливостью, а теперь он был серьёзен.
Очень серьёзен. Как никогда раньше.
– Мне приходилось жить в этом чёртовом склепе. Приходилось убивать, проводя массу чёрных ритуалов, а ритуалы чёрной магии та ещё мерзость. Вот этот флакончик, которым мы сейчас воспользовались, содержит лишь малую часть, а ведь страшно и гадко, правда? Пока мы оба пользуемся им щадяще, но ведь при желании, подмешав подобную гадость, можно устроить человеку многочасовой ад на земле? И каждый раз, оставаясь один на один с ночью, кровью, наползающей нечистью, с пробуждающимися раньше времени пороками, я думал – где-то там, на другом конце света, живёт моя взрослая тётка, сбежавшая от всего того, что свалилось на меня. У тётки есть дочка. И вместо того, чтобы чертить пентаграммы и резать в нём свиней разного пошиба, эта маленькая девочка, наверное, носит сейчас симпатичные бантики и смотрит мультики про свинку Пеппу. Чтобы сбежать, эта самая тётка не погнушалась убить моего отца. Может быть, не сама его убивала, но не помешала. Ведь без него покинуть прежнюю жизнь было проще. Покинуть – и не оглядываться.
– Мама не сбежала.
– Сбежала, Вероника! – спокойно и жёстко отрезал Адейр. – И она прекрасно знала, что оставляет на меня.
– Мама никогда никого не предавала! У неё не было выбора! Ты просто не понимаешь…
– Да это не важно! Пойми! Это не имеет значение. Ты спросила о моих чувствах к тебе? Так вот – я завидовал тебе. Тому, что у тебя были нормальные родители, нормальная жизнь. Любовь. Детские игрушки. Комната, куда ночами не врывались тени – многочисленные щупальца прикормленных демонов, в чей мир ведёт наш дом, словно огромный чёрный портал. Тебе не приходилось резать любимую собаку, заманивать различных мерзавцев на чёрный алтарь, резать себе руки, чтобы хоть как-то, хоть такой малостью задобрить не тобой прикормленного монстра, уговаривая его повременить с принятием более крупной жертвы. Не приходилось соблазнять людей, чтобы вместо крови предлагать дому жратву из похоти, вместо жизни. Ты могла позволит себе расти чистой и невинной, а меня судьба приговорила быть плесенью. Может быть, у меня и был другой выбор, но как найти его, когда ты сам ещё ребёнок, а твои учителя учат тебя тому, что правильно действовать именно так? Я рос в атмосфере бабушкиных воспоминаний о том, какой ублюдок был наш с тобой дедушка. И что её собственные детки пошли по стопам папеньки, все уродились в него. Твоя мать сошлась с Инквизитором, а мой отец женился на дешёвой шлюхе. Моя мать и правду была не из тех, кого называют презентабельными. Во-первых, обычная полукровка. Во-вторых, слаба на передок. Бабка всё время говорили мне, что я такая же гулящая и пропащая тварь, как моя мамаша. В общем, если подвести черту под всем сказанным – твоя интуиция тебе не подвела. Любить я правду умею гораздо хуже, чем ненавидеть. И я ненавидел тебя ровно столько, сколько себя помню. Задолго до нашей встречи. Когда же мы встретились, возненавидел ещё больше! За то, что ты была классической домашней чистенькой девочкой. За то, что в упор меня не замечала, открыто заглядываясь на Ворона. И за то, что стоило тебе просто появиться, я всегда чувствовал твоё присутствие. Тот вечер в лесу… поверь, я ничего такого заранее не планировал. Просто так случилось. Та дикая вспышка желания сжать тебя в своих объятиях, почувствовать теплоту твоего тела, вкус губ, а заодно расправиться с твоей чёртовой сахарной невинностью! Я хотел причинить тебе боль. Хотел подчинить себе. Но в результате… сам попался в собственную ловушку.
