***
Когда была маленькой, всегда было любопытно – что испытывает человек, лишаясь сознания? Похоже ли это на сон? Видит ли он темноту? Страшно ли ему?
Потеря сознания виделась мне чем-то похожим на преддверие смерти и, если отследить и запомнить это состояние, можно понять, что нас ждёт там.
Что сказать? Если это так, то выводы крайне неутешительны. Без сознания ничего не чувствуешь и не испытываешь. Выглядит это так, словно ты закрыл глаза, а в следующее мгновение открыл.
Правда, открывать глаза было откровенно страшно. Я была готовы увидеть очередной подземелье или проклятый дом, но всё оказалось куда проще и прозаичнее. Я обнаружила, что лежу на кровати, мне удобно и ничто не стесняет движений.
Под головой – подушка, я заботливо укрыта мягким, пушистым пледом. В комнате было много воздуха и света, хотя и выглядела она… нет, не то, чтобы несовременно – в ней был определённый колорит, свойственный скорее загородной жизни. Стиль кантри.
Приподнявшись на локтях, я обвела помещение взглядом и обнаружила в трёх шагах от себя развалившегося на стуле, закинувшего ноги, прямо в ботинках, на стол, Ворона.
Перехватив мой взгляд он с аппетитом, с хрустом надкусил сочное, наливное яблоко.
Я опасалась, что не смогу двигаться, но поднялась беспрепятственно, осторожно спустив ноги вниз с кровати. Ворон спокойно наблюдал, не делая попыток помешать.
– Какого чёрта происходит? – зашипела я, как оса, лишённая жала или змея, утратившая ядовитый зуб. – Что случилось? Почему ты меня похитил? Где я, в конце концов?
Ворон равнодушно пожал плечами:
– Я тебя не похищал.
Я не смогла сдержать сарказма:
– Может быть, по твоим понятиям, это называется как-то иначе, но мне кажется, когда человека заставляют перемещаться с одного места на другое против его воли, это как раз похищением и называется.
– Возможно. И всё же похитил тебя не я.
– А кто же, в таком случае?
– Я, – заставил меня обернуться незнакомый голос.
В дверях стоял человек среднего роста и средних лет, до преклонного возраста ему было ещё явно далеко. С виду в жилистой фигуре и крепком развороте плеч чувствовалась нерастраченная сила. Да, он был уже не молод, возраст мог колебаться где-то между пятым и шестым десятком. Многие мужчины к этим годам успевают проститься с былой шевелюрой, но у этого волос на голове хватало. Правда, все были седы, как лунь.
Взгляд у незнакомца был цепкий, жёсткий, как у рыси в засаде.
– Вы? – удивлённо приподняла я брови. – Ну и кто вы такой? Что вам от меня надо?
Мужчина внимательно оглядел меня с головы до ног, не проронив ни звука.
– Где Адейр? Что вы с ним сделали?! – спросила я, повышая голос.
– Тебя беспокоит участь этого безбожника?
Я едва не задохнулась от возмущения:
– Простите, хотя, впрочем, нет, не прощайте! С какой такой пьяной радости мне у вас прощения просить? Этот самый «безбожник», как вы изволили выразиться, мой родственник, и…
– И любовник, – не меняя ни позы, ни голоса, подхватил мою фразу, заканчивая её, незнакомец.
Мой мозг судорожно пытался придумать варианты. Кто эти люди? Чего хотят?
Отчего-то подумало, что Ирл Кин приложил к этому руку.
– С поразительным бесстыдством люди вашего чёрного ремесла не гнушаются, пренебрегая узами родства, впрягаться в другие узы, – с презрением проятнул незнакомец.
– Вам что за дело? Повторю вопрос: кто вы такой?
Мужчина, не сводя с меня взгляда, медленно закатал рукав своего чёрного свитера, обнажая предплечье – на белой коже длинный белый меч пронзал всевидящее око, из которого многочисленными лучами-щупальцами расползалась тьма.
Против воли я отшатнулась, испуганно охнув:
– Инквизитор?
Мужчина медленно склонил голову в знак подтверждения моей догадки.
– Инкриз Старлинг, милая леди. Я имею несчастью быть вашим дедом со стороны вашего отца.
Как отнестись к подобной новости я понятия не имела. В голове стоял сплошной белый гул.
От меня никогда не скрывалось, что отец был таким же ренегатом в среде инквизиторов, как мама – у чёрных магов. И, судя по тому, что дед до сих пор был жив, но мы никогда с ним не встречались, эта встреча сейчас сулила мне мало хорошего.
– Итак, вот какой ты выросла, Вероника?
Взгляд инквизитора был требователен, суров, лишён малейшей сентиментальности.
– Не нравлюсь?
– Ядовитая смоковница редко даёт благие плоды.
Ясно. Века идут, но у некоторых песни не меняются.
Всегда удивлялась и, откровенно сказать, даже завидовала, способности некоторых людей никогда не сомневаться в собственной правоте. Откуда они черпают веру в собственную непогрешимость? Правда, по моим наблюдениям, увы, чем ограниченней ум человека, тем больше его самоуверенность.
– Я от вас, дедушка, тоже не в восторге. Давайте не будем тратить слова на описание впечатлений о встрече? Просто скажите, для чего я здесь? И почему мой однокурсник оказался в нашей тёплой семейной компании?
– Зря торопишься, – подал голос Ворон. – Поверь, в твоих интересах потянуть время.
Инкриз прошёлся по комнате. Его начищенные до хрустального блеска ботинки издавали странный звук – скрипели, но скрип был с шиком. Эдакий «хрустящий» и «надменный» звук.
– Парень говорит дело. Не торопись, Вероника, ведь если мы не придём с тобой к взаимопониманию, боюсь, тебе придётся разделить судьбу остальных твоих родственников.
Наши взгляды скрестились, и я почувствовала себя так, словно меня окатили ледяным душем. Быстро, практически в один момент, я поняла всё. Ведь на самом деле, как и все истории, эта была очень простой.
Наш собственный мозг обманывает нас, заставляя выдумывать сложности, которых на самом деле нет. В жизни всё очень просто.
– Это – вы? – мне хотелось кричать и вопить, как в дешёвой мелодраме, но не получалось. Воздух едва сочится тонкой струйкой из моего горла, а чтобы крикнуть, нужно вдохнуть полной грудью. – Вы убили моих родителей?
– Убил, – склонил мужчина голову, не сводя с меня пристального взгляда, в котором, при желании, можно было бы заподозрить сочувствие. – Мой сын проиграл в той войне, что издревле ведёт наш род против таких, как вы – ведьм и колдунов. Он оказался заражён злом. Я долго надеялся, что его можно исцелить, но всё оказалось безнадёжно. Мне пришлось принять меры.
– Вы убийство собственного сына называете «мерой»?
– Бешенную собаку пристреливают не из жестокости или кровожадности, а чтобы зараза не распространилась дальше. Это решение далось мне непросто, учитывая, кем приходился мне покойный. Но долг –прежде всего.
