– Зачем?
Он вновь вскинул тёмную, идеальную, будто нарисованную, бровь:
– Ты же не ждёшь, что я стану носить тебе завтраки в постель? Ты пока столь трепетного отношения с моей стороны ничем не заслужила. Так что топай на кухню.
– Мне можно выходить? – удивилась я.
– Ты не пленница. Ни к чему разыгрывать из себя страдалицу.
– Конечно-конечно! С чего я вообще недовольную рожу крою? Ведь всё с самого начало было так хорошо! всё строго по обоюдному согласию: моё перемещение сюда, разговор с тобой и дедулей, что б его черти ещё на этом свете драли за всю его непогрешимую святость!
Спальня выводила в общую большую комнату, из которой разные двери вели в другие помещений. Комната, видимо, заменяла собой гостиную и холл – два в одном. Коридора здесь не было. Из подслеповатых, маленьких окон виднелся, мохнатые еловые лапы почти упирались в стёкла. Чуть дальше, внизу, расстилалось озеро, круглое, как тарелка. Вода в нём была тёмной и даже на взгляд – холодной.
Кухня оказалась крошечных размеров. В неё едва удалось втиснуть газовый баллон, небольшую тумбочку, на которой стояла двухкомфорочная переносная плита, да стол с холодильником.
Ворон распахнул створку холодильника:
– Что скажешь на счёт бекона с яйцами? Или предпочитаешь бургер? Мой любимый – с сёмгой, лимоном и укропом.
– Слопав его за тебя, я хотя бы испорчу тебе настроение?
– И не надейся. Доставить даме удовольствие долг джентльмена, – ядовито усмехнулся Ворон.
– Давай лучше бекон. Не люблю бургеры.
К слову, Ворон ловко управлялся со сковородкой. Есть ли хоть что-то, с чем ему справиться не удавалось? Талантливый малый. Жаль, что с гнильцой.
– Зачем ты это сделал? – не удержавшись, спросила я.
На мгновение его рука замерли над разделочной доской:
– Сделал – что?
– Почему согласился работать на моего деда?
– Он вырастил меня.
– Хочешь сказать, промыл тебе мозги?
Ворон, едва уловимо пожав плечами:
– Я хотел сказать то, что сказал.
– А твои родители – они от тебя отказались? Оставили при рождении?
– Я не могу знать, что случилось при моём рождении. Как и все люди, я его, естественно, не помню.
Не смотря на спокойный тон, я чувствовала зло, исходящее от каждого сказанного слова.
– Но первым моим воспоминанием стал приют. Ты знаешь, что такое приют?
– Разве в наше время приюты существуют?
– Конечно, ведь ребёнку, оказавшемуся без семьи, нужно же где-то находиться до того времени, как его пристроят, словно щенка. Пока не заработает механизм государственной защиты. Концепция фостерной семьи – слышала о такой?
Я покачала головой, потому что, как и многие другие в этом мире, никогда не задумывалась о печальной участи сирот.
– Приёмные семьи. Но я там долго не задерживался, раз за разом возвращаясь в эти пункты передержки. Пока в один прекрасный день не подрос настолько, что просто сбежал, оказавшись на улице. По началу всё казалось не так плохо. Я познакомился с младшими членами банды, им пришлись по вкусу мои особенные способности. Детей, вроде меня, там было много. Симпатичные девчонки и мальчишки, мы собирались вместе и проводили вместе время под покровительством старших товарищей. Было весело – дешёвый алкоголь, дармовые наркотики. Поначалу – дармовые. Потом заставили всё отработать. Тех из нас, что посимпатичнее, насиловали, отвозили на какие-то закрытые «вечеринки», где заставляли заниматься проституцией. Различий по полу практический не делали. Тех, кто пытался бунтовать и как-то противостоять, избивали и запугивали.
– Какой ужас! – искренне возмутилась я. – Неужели никто не додумался обратиться за помощью?
Взгляд, брошенный на меня Вороном, был полон сарказма:
– Обратиться за помощью? Куда? Да подобные преступления происходят по всей Англии. Они исчисляются сотнями. Власти нарочно об этом замалчивают, предпочитая дать возможность преступнику уйти от ответственности. На закрытые вечеринки класса-люкс слесари и разносчики пиццы обычно не ходят, подобным вирусом заражены высшие эшелоны власти. Скажу тебе больше, в среде им подобных это преподносится как прогрессивный, современный образ жизни. Я думаю, недалеки те времена, когда педофилия предстанет перед обществом как угнетаемая сторона и потребует для себя равных со всеми прав. Как это было в своё время с гомосексуалистами.
Поняв, что помощи ждать неоткуда, я решил помочь нам тем, чем мог. А сумел я прилично. Когда наши «клиенты» стали сдыхать, разлагаясь практически на глазах, это привлекло к нашей банде внимание Инквизиции. Кажется, с чем-то подобным те уже сталкивались во времена охоты на ведьм. В общем, вычислили они меня довольно быстро, но убивать двенадцатилетнего ребёнка, который сам смутно догадывается о своих способностях не стали, а взяли на воспитание. Вот так мы и познакомились с твоим дедушкой, дорогая.
Лоуэл поставил передо мной дымящуюся тарелку.
– В Ордене мне по-своему объяснили разницу между героем и злодеем, добром и злом.
– И ты им поверил?
– Я никому не верю, кроме самого себя, Вероника. Хочешь знать моё мнение – в чём она, эта пресловутая разница между Добром и Злом? По мне, очень часто она заключена лишь в том, на какой стороне рассказчик. Взять нашу историю? В ней можно злодеем и предателем вывести меня, если смотреть на всё твоими глазами. А можно назначить им твоего драгоценного кузена. Но на самом деле мы оба и не злодеи, и не герои. Во многом мы с ним даже похожи и при других обстоятельствах могли бы стать друзьями.
– Так почему не стали?
– Потому что твой кузен заносчивый сноб, третировавший меня с первых дней моего появления в Магистратуре. Пока я не доказал, что круче него и ему бы лучше со мной считаться, чем задевать. Он парень неглупый. Так и сделал. Отстал от меня, найдя себе другое развлечение.
– Почему бы и тебе не последовать его примеру? Просто не забыть о вашей вражде, с чего бы она там не началась?
– Потому что, дорогая моя, что не всё в этом мире крутится вокруг того, что хотим я или ты. Есть ещё другие люди, держащие нас на крючке.
– Так ты служишь Ордену из верности? Или из страха перед ним?
Лоуэл усмехнулся, не разжимая губ:
– Верность пса, которого никогда не спускали с цепи, вопрос спорный, но я знаю, кто мой хозяин. И знаю, что может последовать за неповиновением. Ошейник на моей шее с острыми шипами.
– Ты надеешься выслужиться до такой степени, что тебя пощадят?
– После того, как узнал, что твой дед убил родного сына, ставшего в его глазах предателем? Я не настолько глуп.
– Тогда на что ты рассчитываешь?
