Каждый раз, когда я оборачиваюсь в воспоминаниях к этому моменту, мне становится стыдно. Стыдно за намерения, за собственные чувства, но в тоже время я не хочу лгать самой себе.
Если всё вернуть назад и поставить меня перед тем же выбором… я знаю, кого я выбрала бы в жертву.
В глубине каждой души живёт тьма. Сознательно или нет, но мы держим её под контролем. Иногда, чтобы выжить, приходится дать волю своим самым чёрным инстинктам. А может быть, всё дело в том, что в тот день в проклятом доме не осталось ни одной по-настоящему чистой души?
Правду говорят: невинных пули не берут. Ведь не даром моя магия так же черна, как магия всех, кто был в тот день со мной?
Я готова была принести в жертву Инкриза лишь бы все мы выжили.
– Вы знаете, Старлинг, кто должен завершить партию? Тот, кто её начал, так будет справедливо. Если в Бездну шагнёт Ворон, вам придётся существовать с мыслью, что вы обрекли его на смерть, а если я – смириться с тем, что собственной рукой сделаете из вашей единственной внучки либо безумную, потому что тени сведут её с ума, либо – убийцу. Между ней и проклятием только я. Признайте свою ошибку. Сделайте правильный выбор, достойный настоящего священника.
– Ты серьёзно? – засмеялся Ворон, дёрнувшись в сплетённой мной для него паутине. – Думаешь, подействует? Ты ещё больший дурак, чем я думал.
Но Адейр не унимался:
– Твоей жизни и любви конец. Не получать, не терять тебе, старик, нечего. Поколениями ты и твоя семья несли ответственность за сохранение баланса между двумя силами, но сегодня ты обложался. Так что – исправляй ошибку, пока то, что ты освободил, не вырвалось из-под моего контроля. Бог мне свидетель, у меня осталось не так много сил, чтобы это сдерживать.
Инкриз без всякого выражения смотрел на Адейра.
– Отпустите Лоуэла.
– Это для его же блага.
– Отпустите!
Я вопросительно взглянула на кузена. Адейр едва уловимо кивнул, и я расплела щупальца теней, отбрасывая Ворона в сторону от расползающейся медленно, но неуклонно, чёрной жижи.
– Почему ты просто не убьёшь меня? – прошипел Инкриз.
– Потому что добровольное пожертвование великой души напитает разбуженного монстра полнее принудительной жертвы. Это даст нам обоим с твоей внучкой возможность долгие годы жить, не принося дому новых жертв. Твоя жизнь спасёт множество других, но при условии, что ты должен будешь войти в Яму сам.
Это было жестоко – требовать от человека чего-то подобного. Может быть даже более жестоко, чем просто убить его?
– Кто-то один из нас должен отправиться в ад, чтобы туда не попали все, – медленно проговорила я, глядя на то, как Тьма расходится, медленно расширяясь, поглощая белые участки кафеля.
Я смотрела на чёрные концентрические круги, изо всех сил пытаясь найти другой выход. Даже самый безумный – пойти вперёд, закрыть глаза и погрузиться в чёрную вязкую неизвестность, тем самым подарив жизнь другим. На какой-то момент это показалось почти правильным. Ведь никто из мужчин этого не ждал. Из всех нас я была единственной, кому можно было назвать светлой душой. Я не убивала, не прелюбодействовала, потому что то, что было между мной и Адейром назвать прелюбодейством было невозможно. Может быть, то и не было любовью, ведь любовь проверяется испытаниями, а у нас на них не оставалось времени, но это определённо было выше банальной похоти.
Жертва – чем отличается она от самоубийства? Самоубийцы идут на встречу со смертью из трусости, от страха перед жизнью или снедаемые ненавистью к тому, кого хотят своей смертью наказать.
Жертва – это преодоление страха и умение отдать всё за тех, кого любишь.
Их троих я любила только одного. В достаточной ли степени, чтобы умереть за него? По всей видимости, да.
С другой стороны, как он будет жить после моей смерти? Что станет с Адейром без меня? Гордыня ли думать, что твоя жизнь способна значить так много, чтобы погасить свет жизни другой? Сердцем я чувствовала, что подобная жертва будет предательством. Но и смотреть на то, как другого человека заставляют принять подобное решение, было выше моих сил.
Словно зачарованная, я медленно шагнула навстречу изворачивающейся, жаждущей света, Тьме.
Надеялась ли я на то, что меня успеют остановить? Трудно сказать. Возможно. А может быть – боялась. А ещё было очень страшно, что очередной шаг в пустоту может сделаться последним.
Я дрожала от холода, которым дышала распахнутая Бездна.
Когда я думаю о смерти, меня всегда пугают две вещи – неизвестность. Но ещё сильнее то, что там может вообще ничего не быть. Чёрное небытие, белое небытие – без разницы, если я не смогу этого осознавать. Живя с мыслью о смерти мы никогда по-настоящему не смиряемся с тем, что всё конечно. Ведь самое страшное – оно где-то впереди, где-то далеко, где-то там, пока мы – здесь.
А сейчас гибель стоял рядом. Я осязала её, чувствовала её запах. Она имела вкус – горечей, сухой пыли, несмотря на то, что чернота блестела, как разлитый гудрон под отражающимися софитами.
Мне хотелось броситься вперёд стремительней, чтобы больше не колебаться. Или убежать отсюда куда подальше – куда глаза глядят.
Но я не сбежала. Я медленно шла вперёд, продвигаясь вперёд пусть муравьиными, но шагами. Не знаю, что мной в тот момент двигало больше: упрямство или убеждение?
Но я с истинным облегчением ощутила, как сжавшиеся на моём предплечье пальцы оттаскивают меня назад:
– Твой следующий шаг превратит трагедию в фарс и пустит её по кругу, – поджимая губы, проговорил Инкриз. – Хотя в том, что мне придётся сделать, смысла тоже немного. Так же глупо, как кошке гоняться за собственным хвостом. Я столько лет положил на то, чтобы привести всё к общему знаменателю, оказывается, лишь за тем, чтобы в итоге согласиться с доводами противника? Но если это и слабость – она простительна для старика, каким зовёт меня твой брат и любовник. Я больше не хочу переживать ничью гибель… твою гибель. Используй свою жизнь во благо. И прости меня. Если сможешь.
Я не успела ничего ответить. Инкриз разжал пальцы и шагнул вперёд.
С одной стороны, всё было правильно. Круг замкнулся практически идеально и уравнение сошлось. Но с другой… страшно и горько.
Тьма мягко, но неумолимо затянула Инкриза внутрь себя и быстро ушла. Словно шашки домино складывались белые мраморные плиты, заплатками нарастая откуда-то снизу. Поднимались упавшие колонны, возвращались выгоревшие краски. Это выглядело так, будто чья-то невидимая рука включила обратную перемотку, поправляя всё, что успело разрушиться, выкрашивая всё, что облупилось.
Спустя пять минут комната выглядела чистой и прибранной. Произошедшая трагедия не оставила следов.
Я широко распахнутыми глазами смотрела на то место, где сгинул Инкриз. Чувствовала я что-то в этот момент? О, да! Сожаление и злость. И ещё – опустошение. А ещё, к стыду, к моего, облегчение, что всё, наконец, закончилось.
