Глава 33
– Кажется, на этот раз действительно всё, – с глухим смешком произнёс Лоуэл.
Я почувствовала, как меня обнимает Адейр, поддерживая за плечи.
Голос его, когда он обратился к Ворону, был непривычно спокоен, без ноток привычного сарказма, иронии или лёгкой издёвки.
– Убирайся из моего дома. Немедленно. Или я вышвырну тебя за шиворот, как шавку. Воспользуйся моим великодушием и покинь нас с достоинством.
Синие глаза Ворона, когда он глядел на Адейра, казались пустыми. Когда же они обратились ко мне, в них сверкнула злость.
– Хорошо. воспользуюсь форой и вернусь в Магистратуру первым.
– Как всегда, первым – хоть в чём-то? – с сарказмом протянул Адейр.
Красивое лицо Лоуэла кривая усмешка резала, как шрам:
– Ладно, Вероника, будет считать, что свой вчерашний прогул ты сегодня уже отработала. Но сделай одолжение – перестань пропускать уроки. Устал придумывать тебе наказания.
Он взмахнул крыльями, но… не смог обернуться птицей.
– Какого черта?.. – выругался Ворон, когда задуманное не удалось выполнить не со второй, ни с третьей попытки. – Да что происходит?
– Это мой дом, он расценивает тебя как враждебную силу, потому блокирует твою магию, – любезно пояснил Адейр, гаденько улыбаясь. – Так что выйти тебе придётся самым обычным способом – ножками в дверь. И так же, пешочком, прогуляться с полмили, пока не отойдёшь на достаточное расстояние. Но тебе в любом случае повезло больше, чем твоему учителю. Обдумай по пути его судьбу и сделай правильные выводы.
Окинув противника ледяным взглядом, Ворон, больше не говоря ни слова, направился к двери.
Никто из нас ничего не добавил к сказанному. Да и что было сказать?
Ворон ушёл. Мне бы хотелось верить, что я видела его сейчас в последний раз, но что-то подсказывало мне, что это не так. Мне хотелось бы верить, что он понял, что его убеждения, внушенные безумным фанатиком, не жизнеспособны, что даже его учитель устал от самого себя и, в конце концов, если и не полностью отрёкся от своих убеждений, то, по крайней мере, очень сильно в них усомнился.
И всё же я была рада, что Лоуэл выжил. Погибни он сегодня, пришлось бы оборачиваться назад с болью и сомневаться. Сомневаться раз за разом.
Довольно в этой истории мучеников!
Сегодняшний день принёс много боли, страхов и печали. Он почти сломил мой дух, ведь вплоть до этого дня я продолжала верить, что мои родители выжили. А теперь… я никогда не узнаю, как они погибли. И может быть, это к лучшему. Некоторых вещей лучше не знать, раз изменить их не можешь.
Мои родители в какой-то мере тоже стали жертвами этого дома и зла, что в нём обитало.
Стоило замереть и прислушаться, я слышала голоса безымянных жертв – они сплетались в хор. Эта нить тянулась из глубины веков: мужчины, женщины, даже дети. Все они лишались жизни, чтобы чернота, обитающая под фундаментом, оставалась там, где была.
Питала таких, как мы.
А мы? Мы оказались вынужденными носить эти цепи. Мы в ответе перед ними. И это была моя война. Я должна сделать всё возможное для того, чтобы жертвы моих родителей и даже Инкриза не была бессмысленной. Я не позволю связать себя.
И должна рассеять Тьму. Должна правильно завершить этот день, чтобы вся эта история обрела смысл. Я не позволю никому шантажировать себя. Стоящий передо мной компромисс казался мне омерзительным. Я всей душой ненавидела то безымянное зло, что пыталось меня оплести и поставить себе на службу.
Пока Адейр обнимал меня, опираясь на моё плечо, пока мы шли через длинный зал, в хоре других голосов я слышала тихий, но отчётливый, искушающий голос Дома:
«Ты не знаешь, как тебе повезло, – шептал змеиный голос у меня в голове. – Даже представить не можешь. А если ты не подчинишься, тебя ждёт страшный конец – такой же, как тех, кто восставал, кто не подчинялся судьбе. Ты рождена для того, чтобы быть частью этого. И чтобы твои дети стали частью этого. И внуки. И правнуки. Я не так уж много прошу за ваше всемогущество и вашу неуязвимость – одну человеческую жертву в год. И это может быть кто угодно. Самый мерзкий насильник, убийца, продавший душу за собственное пузо чинуша. Короче, мне всего-то и надо, чтобы каждый раз за право получить всё ты отдавала мне по кусочку своей души, своих убеждений, своей веры. И родила мне нового раба в цепи других рабов. Но ведь это не безвозмездно? Я предлагаю тебе свободу от всего, что пугает других смертных. Всемогущество в их мире. Я предлагаю тебе счастливую жизнь с человеком, которого ты хочешь и, возможно, любишь. Скованные одной тайной и преступлением, вы будете верны друг другу как никто другой. И, положа руку на сердце, ты не можешь сказать нет. Вернее, ты можешь вырваться, трусливая девчонка. И оставить твоего любовника в гордом одиночестве перевариваться в моём ненасытном чреве. Войди и служи вместе с ним – ведь истинная любовь всегда жертва. Подпиши со мной негласный договор и Адейр Моррел будет жить. Ведь как мы оба понимаем, он для тебя сейчас важнее всего. И весь этот грядущий ужас будет не ради положения в обществе, магической мощи или других благ – весь этот ужас будет ради любви».
Но что за жизнь это будет? Жестокая, полная боли и отчаяния? С годами всё то светлое, что ещё есть, будет выжжено и искалечено грядущими преступлениями. Через сколько лет, – двадцать, тридцать или пятьдесят, – мы оба превратимся в монстров, рядом с которыми Инкриз покажется пушистым белым котёнком? Ни одна любовь, ни одна душа не уцелеет в этом разлагающимся доме.
От потери крови Адейр, видимо, находился в полубессознательном состоянии. По-крайней мере, он не сопротивлялся, пока я практически тащила его на себе к выходу.
– Вероника?.. Что ты делаешь?
– Я не останусь в этом доме не минутой дольше необходимого.
– Это неразумно. В том состоянии, в каком я сейчас, мы не сможем переместиться в Магистратуру, а ты ещё просто не умеешь…
– Не говори ничего. Просто доверься мне. Я с этим покончу.
– О чём ты?
– Просто – иди!
– Ладно, если ты так хочешь, мы уйдём. Покинем это место. И постараемся начать новую жизнь… если это возможно. Где угодно – не важно.
Он привалился спиной к стене, чтобы передохнуть. Выглядел кузен и вправду неважно. Взяв его руки в свои я, потянув, развернула их ладонями вверх. Тонкую, почти по девичью гладкую кожу бороздили тонкие длинные раны, похожие на открывшийся рот.
– Уже лучше, – попытался успокоить он меня.
– Прости, что не поторопилась тебя перевязать.
– Это и не нужно. Они затянутся сами. Меня сейчас не мои кровоточащие ладони интересуют, Вероника. Скажи, после всего, что было сегодня, кем мы будем друг для друга? Есть ли для нас будущее – общее будущее?
Он поднял на меня лицо с глазами, обведёнными тенью. Осунувшееся его лицо теперь казалось даже красивее – страдание словно придавало ему недостающей обычно одухотворённости.
