– Почему бы и не – да? Что может меня остановить? Даже твоё «нет», – прости за правду, – не слишком-то убедительно.
– Мой отец тебя за этой убьёт.
Его цепкие пальцы жёстко схватили Александру за подбородок, сжимая его, заставляя смотреть на себя и ей уже начало казаться, что это спокойное, застывшее лицо будет сниться ей не одну ночь:
– Твой отец убьёт меня в любом случае. Если сможет. Так что, если это последний твой аргумент?..
Ворон приближает своё лицо к лицу Александры и замирает, близко-близко. Огоньки на дне чёрных зрачков его глаз – они словно затягивают, и Александре кажется, что она и правда вот-вот сейчас упадёт в них и утонет.
Она ещё не готова сдаться, но…но отчего-то ничего не делает для сопротивления.
– Мне начинает нравиться то, как ты на меня смотришь, – звучит тихо и в растяжку, пропитанное медовыми интонациями. – Это так… возбуждает.
– По-моему, ты уже достаточно возбудился уже до моего прихода, и я здесь не при чём.
– Ещё как при чём, – ухмыльнулся он, хватая прядь её вьющихся, от влаги, волос и пропуская их через пальцы. – Знаешь, чьё лицо я представлял, гоняя с «лысого»?
Александра поморщилась, мол, как пошло –фу! Хотя, в данной ситуации пошлость, кажется, вполне уместна?
– Смотри, как я хочу тебя…
Он прижался к её ладони твёрдым, как камень, и горячим, как печь, членом.
Прежде, чем Александра сообразила ответить хоть что-то, его язык в голодном неистовом поцелуе раздвинул ей зубы, проникая в рот, а руки начали шарить по телу, сжимая всё сильнее.
Он целовал её так, что она задыхалась от этой атаки, цеплялась за его плечи, то ли в попытках сдержать и остановить натиск, то ли умоляя не прекращать сладкую пытку. Руки Ворона вновь заскользили по её телу, останавливаясь на груди, доставляя ей, без сомнения, захватывающие ощущения.
Александра тяжело дышала, проклиная своё тело за его невероятную отзывчивость.
Когда Ворон, склонив голову, принялся дразнить её сосок сквозь тонкую мокрую ткань, она ощутила своё полное бессилие перед разгорающейся страстью, оказавшейся слишком сильной, чтобы сопротивляться.
То прикусывая, то жадно всасывая твердеющие камешки, венчающие мягкие холмы её женственности, он заставлял её млеть, втягивая в рот тонкую, нежную девичью кожу, не знавшую до сей минуты столь откровенных, жадных ласк. И в ответ она выгибалась, прижимаясь всем телом, тихо постанывая от возбуждения.
Казалось, ей никогда и ничего ещё ей так сильно не хотелось, как продолжения.
Почему она должна сопротивляться? Почему просто не сделать то, чего хочется?
«Потому что…», – напомнил внутренний голос.
– Пусти меня! – упёрлась она ему в грудь со всей силы, на сей раз действительно в намерении поставить точку. – Пусти! Я не шучу!
Но он легко преодолел её сопротивление, чтобы её руки не мешали, просто мягко перевернул её спиной к себе. Теперь упираться ими она могла только в покрытый мелким конденсатом кафель.
– Что? Уже устала? – голос его был таким мягким и соблазнительным.
От одного его звука всё тело трепетало, умоляя хозяйку о немедленной капитуляции.
– Но мы же только начали?
– Я не шучу! Идиот! Я могу тебя убить!
– Своим отказом? Это вряд ли.
– Да включи ты мозги. Моя сила не до конца проявленная, и вместе с потерей девственности во мне может проснуться монстр, который тебя уничтожит.
На мгновение его руки замерли на её плечах.
Затем он рывком вновь развернул её лицом к себе, пристально глядя в глаза:
– Признайся, ты эту сказку только что придумала?
– Ничего я не придумывала!
– Думаешь, я испугаюсь?
– Надеюсь –проявишь здравомыслие.
– Ты хочешь меня! – звучит не как вопрос, а как жестокое утверждение.
– Не настолько сильно, чтобы застрять в этом адском домике с твоим трупом на руках!
– И каким же образом ты меня убьёшь? – поинтересовался он с кривой усмешкой.
– Откуда мне знать? Я послушно соблюдала заветы старших и раньше ни с кем не спала.
– Как скучно! Неужели ж среди Нахширонов встречаются особи, не стремящиеся к нарушению всех возможных границ?
– А я люблю границы! Мне они нравятся. Почему нет? Границы дают чувство защищенности и безопасности. И, раз уж мы закончили – подай мне, пожалуйста, полотенце? Я вымокла насквозь.
– Кто тебе сказал, что мы закончили? В отличие от тебя я люблю риск. Чем выше ставки, тем лучше! А что может быть лучше самого сладкого удовольствия с риском для жизни? От такого искушения отказываться глупо. Я потом себе никогда такого не прощу.
– Ты что, не слышал, что я только что сказала? Ты вообще меня слушал?!
– Кто-то же рано или поздно всё равно должен будет распечатать твои печати, ягодка? Я сейчас хотя бы знаю, на что иду, а у тебя есть отличный стимул постараться сохранить мне жизнь. Если ты и правда не жаждешь застрять тут в обнимку с трупом.
Александра замерла, пытаясь понять: что происходит? Кровь кипит в её жилах или застывает?
Ворон вырывает её из оцепенения поцелуем, напористым, жадным, жарким, избавляющим от необходимости что-то решать.
Они стоят настолько близко, что между ними не пройти ни шёлку, ни лезвию.
Он целует и целует её – до одури, до потери чувствительности губ, и её тело дрожит от предвкушения и желания чего-то больше, и от страха, и… от чего-то ещё.
– Расслабься, – звучит в насыщенном влагой пространстве его голос. – Просто расслабься, в этом весь смысл: в том, чтобы разорвать цепь, а не выковать её.
Теперь его руки нежны – какое-то мгновение. Ладони тёплые и горячие, кажется, что у него, как у бога Шивы, сразу несколько пар рук.
Александра протестующе замычала, когда его пальцы осторожно скользнули внутрь её лона. Её обожгло стыдом и удовольствием одновременно.
– Хочешь ещё побороться? – с усмешкой прошептал он ей в губы. – Попробуй! Сопротивляйся, пока можешь. Так даже веселей.
– Не буду сопротивляться, – прошипела в ответ Александра. – Не хочу доставлять тебе лишнего удовольствия.
Он тихо засмеялся в ответ.
Его горячие пальцы бесстыдно протолкнулись внутрь, как можно глубже, осторожно и мягко, растягивая, готовя к чему-то большему, к чему-то более приятному.
– Какая же ты узкая, – прошептал он, – и наверняка, сладкая.
Его пальцы вызывали внизу живота тянущую, приятную боль, растекающуюся волной удовольствия по всему телу. Александра сама не верила, что тихий похотливый стон, прозвучавший в тишине, принадлежал ей.
