Инкризу нужен был сильный маг. Сильный, талантливый, совершенно отмороженный, яростный и без моральных рамок. Я идеально воплощал в себе всё то, чего он хотел. Я ничего не боялся, я никого не любил, я горел постоянной яростью. Ну, и моя зависимость от дурманящих веществ, с которой я в те годы не особенно-то и боролся, подогревала весь этот котёл, и в тоже время позволяла меня контролировать.
Инкриз не скрывал от меня наклонностей моего отца. И ещё до встречи с Адейром я знал о его отношениях с его опекуном. Своему любовнику отец давал всё то, на что я даже претендовать не мог: защиту, покровительство, деньги. Он покрывал все его многочисленные капризы, вытаскивал из любых передряг, в которые этот идиот (по моему тогдашнему мнению) влезал с завидным постоянством.
Ещё до нашей встречи с Адейром я дал себе зарок, что сделаю всё возможное, чтобы отнять у Ирла эту игрушку и сломать её к чёртовой матери! В своих талантах я не сомневался. Ломать – не строить. У меня это всегда идеально получалось – ломать людей, выворачивать им душу наизнанку, вскрывать тонкую ткань их тщательно натянутых масок и наблюдать, как изнутри лезет грязный гной их тайных пороков.
Мне это нравилось. В такие моменты я вполне понимал демонов: наблюдая черноту чужих душ перестаёшь чувствовать себя уродом. И в тоже время не получается не презирать. Сам зная всю полноту порабощающих страстей, их губительную и разрушающую силу, я, не щадя, затягивал тех, кто имел несчастье мне приглянуться, в иссушающую паутину соблазна, искушения и разврата. Словно учёный, препарирующий лягушку на предмет изучения проявляющегося рефлекса, я ставил свои опыты. Сколько нужно улыбок, лести и лёгких колкостей, чтобы привлечь к себе внимание жертвы? Сколько отвесить, если жертва – девушка? А сколько потребуется энергии, если это юноша? А если он считает себя чисто гетеро–орентированным?
Совращать парней было интересней. Те, кто отважно признавался в своих склонностях не вызывал во мне интереса. Сопли и слюни влюблённой сентиментальности никогда не вызывали во мне ничего, кроме отвращения. Всё то, что глупые девочки пишут в своих слащавых слэшных книжонках: я хочу его! Я люблю его! Нет. Я не любил и физически часто не хотел. Эту жажду можно сравнить с той нежностью, что испытывает паук, тщательно сплетая паутину, улавливая бабочку или муху, и медленно подтягивая её, чтобы проглотить, переживать и… выкинуть из головы, забыть.
Я забавлялся от души, выслушивая возмущённые гомофобские речи. Потом оплетал свою жертву, очаровывал. При этом я им никогда не врал. Я был как нож, грубый и холодный. Я обещал то единственное, что мог им дать – боль.
В общем, я развлекался, как мог. Кто-то после меня вскрывал себе вены, кто-то прыгал с крыши, кто-то пускался во все тяжкие. Меня мало занимало всё, что оставалось за спиной. Я искал новые города и крепости для развлечения.
Адейр отличался от остальных. Хотя бы тем, что, как и я, он знал цену страстям. Как и я, одновременно был от них зависим и презирал их. Глядя на него, я словно смотрелся в кривое зеркало. Он так же мало ценил свою жизнь, и, как следствие, жизнь других. Как и я, презирал людей, но, в отличие от меня, он не играл с ними. Его ненависть была направлена на себя, а не вовне, как в моём случае.
Моим попыткам сблизиться он не сопротивлялся. Отношение к сексу у нас было весьма сходное – это просто спорт, не обязывающий ни к чему. Когда ты хочешь пить, ты ведь не мучаешься моральными терзаниями и тебе, в принципе, всё равно, хрустальный бокал или глиняная чашка? Лишь бы без заразы, а так – нет разницы. Выпив, ты не носишься с чашкой по всему дому в приступах благодарности. Ты всегда знаешь, что в любой другом месте обязательно найдётся емкость, которая позволит тебе не иссохнуть от жажды.
Секс – та же жажда. И нет особого значения в размерах груди или бёдер, цвете волос или глаз. Моё возбуждение в моей голове. Любая женщина может быть красивой или уродливой. С парнями сложнее – здесь нужна хоть какая-то, но интрига…
Александра поняла, что, увлечённый собственной исповедью, Ворон совсем забыл о необходимости подбирать слова, смягчать описания событий. Его образ мыслей казался неприемлемым – люди не чашки. Нельзя так– потребительски и жестоко.
– С Мореллом интриги было достаточно?
– Более чем. Часто тех, кто вступают в связь, называют любовниками, но в действительно любовников единицы. Чаще всего – просто партнёры. Их значение вряд ли больше значения руки при дрочке. Они не значат ничего. Случается, приходится трахать противников. Их можно хотеть до зубовного скрежета, но ненависть от этого никуда не уходит. Тебя тянет к ним, как тянет к себе героин. Понимаешь, что разрушительно, что ничем хорошим это не кончится, но ломка без этих людей такая сильная, что всё равно сдаёшься и идёшь за следующей дозой. Какое-то время эйфория накрывает тебя с головой, мир вспыхивает красками и сияющими звёздочками, но потом всё равно понимаешь, что это танго ты танцуешь в постели с врагом. И никого это не останавливает.
– Это ваш случай с Адейром?
–Справедливости ради следует признать, он разрушать меня вовсе не хотел. Я просто привлёк его. А подсел он потом на мою ненависть. Пытался понять, что со мной не так, настолько, что в безумии я могу дать фору даже ему, – усмехнулся Ворон. – Недаром говорят, что тот, с кем больше всего воюешь, тот больше всего на тебя похож. Мы оба любили боль и жестокость. С ним секс переставал быть спортом и становился… не знаю. Не нахожу слов, чтобы это описать так, чтобы ты смогла меня понять. Мы мерялись характерами и одновременно с тем изучали друг друга. Задыхаясь в судорогах наслаждения, я ни секунду не забывал о своей ненависти к нему. Одновременно хотел уничтожить и боялся сломать. В общем, Адейр стал для меня своеобразной предтечей того, что пришло в жизнь вслед за ним.
– И кем он был – этот он?
– А это был не он – это была она. Знаешь, в античном мире отношения между мужчинами никогда не порицались, но в то же время связь между учеником-мальчиком и его взрослым наставником не рассматривалась как нечто серьёзное. Такие отношения были чем-то вроде подготовительного этапа. А у диких племён обычай посвящения в мужчины из мальчика включал в себя несколько испытаний. Сначала мальчик должен был суметь выжить в лесу, один, там куда его отправляли практически с голыми руками. Если первое испытание проходило успешно, следующей становилась Большая Охота. Опять же, с одним ножом, мальчик выходил на хищного зверя и чем свирепей и опасней был хищник, тем на большее победивший мальчик мог рассчитывать, возвращаясь в своё племя. Третьим испытанием становился бой с мужчиной. Чем быстрее ты одержишь победы и чем меньше травм при этом нанесёшь противнику, тем выше твой «выходной» балл. А четвёртым, последним, самым сложным испытанием была женщина. Испытание и награда – в одном лице.
Ворон прищурился, будто пристальней вглядываясь в пригрезившийся ему образ.
– Вы, женщины, не можете знать, какими видим вас мы, мужчины.
Александра пожала плечами и процитировала:
«И кроткая Ева, игрушка богов,
