— Раньше я думал, что Ральф погиб потому, что не сумел справиться со своей тёмной половиной. Но став старше и мудрее я пришёл к выводу, что это не он доигрался. Это мы его заиграли. Брата убили не его пороки. Его уничтожили наши страсти.
— Вы имеете в виду наш семейных грех — похоть?
— Наша тайная страсть вовсе не похоть, — покачал он головой. — Это гнев. Неконтролируемая, необузданная ненависть, страсть к разрушению и саморазрушению. Тебе этого не понять. По какой-то странной прихоти судьбы тебе эта фамильная черта не передалась. Но именно она часто всему причина и начало. Мой отец не умел справляться со своей яростью. Он слишком часто срывал её на Ральфе, как на идеальной, безответной жертве. Твоя мать не справилась со своей жаждой разрушения и тоже по-своему использовала Ральфа. Хотя по её задумке в этой истории жертвой предстает она, я-то слишком хорошо знаю их обоих, и брата, и сестру, чтобы не видеть истину.
— Без понятия, о чём вы сейчас говорите.
— В нашей семье вовсе не вы первые с Синтией открыли для себя радости внутрисемейного секса.
Я почувствовал приступ той самой фамильной ярости, о которой только что говорил дядя.
А ещё я ему не поверил.
— Вы хотите сказать, что моя мать спала с дядей Ральфом?! Да как вы смеете?!
Винсент смерил меня прохладным взглядом.
Он оставался подозрительно бесстрастен.
— Смею, потому что это правда. Официальная версия была такова, что Ральф изнасиловал нашу младшую сестру.
— Моя мать самая порядочная женщина из всех, кого я знаю. Не смейте порочить её имя!
— В мыслях не было. Я всего лишь сказал тебе правду. Скажу и ещё одну, не менее неприятную: Синтия не дочь Амадея. Она дочь Ральфа.
Новость была оглушающей.
Синтия — сестра мне лишь по матери?
Её отец — родной брат моей матери?
Её отец также и отец Ральфа, теперь уже третьего?
А значит, наш кузен вовсе ей не кузен? Он, как и я, ей сводный брат, но только по отцу?
Катастрофа!
Я всегда подозревал, что, несмотря на то, что спим мы все втроём, влюблена Синтия именно в Ральфа.
А ещё втайне надеялся, что придёт время, я счастливо выпаду из нашего тройственного союза, а Синтия и Ральф останутся счастливы — вместе.
Правда, в последнее время интуиция упрямо подсказывала, что Ральф отнюдь не намерен воплощать мой план в жизнь. И ситуацию он видит иначе.
Словом, отношения наши запутались дальше некуда. Кто в этой ситуации есть кто?
Кто для меня Ральф?
Для себя я его определяю в первую очередь как лучшего друга. Наши с ним многочисленные сексуальные опыты не более чем поиск совместных приключений. Что-то, что делать вместе весело, но без чего легко можно обойтись.
Я никогда не был влюблён в Ральфа и буду крайне удивлён, если окажется, что он хоть на краткий миг был влюблён в меня.
Другое дело Синтия. Как раз её чувства очень даже попадают под классическое понимание влюблённости. Причём — клинической.
Их отношения с Ральфом давно меня пугают.
В последнее время Ральф явно терпит Синтию только из-за меня. Он даже не берёт на себя труда скрывать своё пренебрежение. Синтия ярится, как дикая кошка.
Зато секс у нас безбашенно-бешенный. Огненный, как фейерверк.
Эти отношения, со всей их похотью, яростью, равнодушием, ревностью и боль уродливы по любым канонам. Их пора заканчивать. Но никто из нас не может, более того, не хочет ставить точку.
— Чего вы от меня-то хотите, дядя?
— Я же сказал — ты должен вернуться.
— Чёрт! — взъерошил я волосы. — На сколько всё плохо?
— Хуже вряд ли может быть. К тому, что Ральф ненавидит меня я уже давно привык. Но теперь, узнав правду, он стал и к матери относиться так же. А ты же знаешь, как Стелла любит сына, — опустив глаза, глухим голосом проговорил дядя.
Знаю, знаю. Ради неё ты готов на всё. Вот она, главная причина твоего разлада с братом — Стелла.
— Синтия всё это грязное бельё накопала, да? — хмурясь, задал очередной вопрос я.
Дядя Винсент утвердительно кивнул.
— И не придумала ничего лучшего, как изложить всё это Ральфу?
Снова утвердительный кивок.
Я подозревал в Синтии бессердечную стерву, которая слишком любит себя. Но сейчас вплотную подошёл к осознанию того, что она просто дурочка.
Зачем?! Зачем было рассказывать о своём открытии Ральфу?!
Ну, конечно же! Меня в качестве жилетки не оказалось рядом, и она решила пойти к тому, кто для этой роли совершенно не подходит.
— Ты единственный, кто сможет Ральфа заставить слушать себя, Альберт, — просящим тоном добавил дядя.
— Не обольщайтесь, — хмуро отозвался я. — Ральф никого не слушает. Я не исключение.
— Ты можешь хотя бы попытаться? Пока он не угробил сам себя, в точности как когда-то его отец.
— Я попытаюсь, — обречённо пообещал я.
10. Мередит. Тени былого
Тропинка петляла между деревьев, пружиня под ногами. Земля словно задалась целью развеселить того, кто по ней ступал. По-мультяшному яркие листья деревьев: кудрявых клёнов, ситцевых берёз, меланхоличных ив мелькали над головой Мередит пока она совершала утреннюю пробежку.
Сердце билось в груди ровно и радостно. Лёгкие наполнял по-осеннему прохладный, свежий воздух. Шуршащего под кедами гравия было неслышно — его заглушала музыка, звучащая в наушниках.
Обычно Мередит любила слышать окружающий мир, но сегодня хотелось ни на что не отвлекаться, а просто бежать.
Дорожка нырнула в узкий просвет между кустарниками и разветвилась. Та, что была присыпана свежим гравием, продолжала уходить прямо, а та, где гравий выцвел и почти рассыпался, уводила вправо.
Любопытство и страсть к неизведанному заставили Мередит свернуть на тот путь, который представлялся ей менее исхоженным. Кустарники в этой стороне почти одичали без людского присмотра. Кое-где поблескивали под солнцем яркие бутылочные осколки мутно-зелёного цвета.
В детстве Мередит любила делать из таких секретики в песочнице, закладывая под стёклышко обёртки из-под конфет.
Тропинка вновь круто загнулась и вывела из маленького лесочка прямо к двухэтажному коттеджу.
Типичный дом в классическом американском стиле, обитый белым сайдингом, спрятавшийся под крышу с розовой черепицей.
Над входом возвышалась крытая терраса с уютными креслицами, лавочками и зеленью в горшочках.
Мередит остановилась, отключив музыку.
