Катрин приподняла брови.
Насколько я сумел разобраться в её характере — она упрямая. Не вступает в полемику, доказывая свою правоту, а молча гнёт свою линию. Но при этом с таким напором, что любая горластая баба рано или поздно уступит, сделав так, как хочет эта тихая мышка.
— Дело не в Линде, — сверкнула глазищами Ирис. — Дело в Катрин. Она просто не хочет, чтобы я ехала с вами, вот и всё!
— Чушь! — с горячностью возразила та, но вспыхнувшие розовым щёки выдавали её смятение.
— Не переживай! — Ирис в сердцах отбросила салфетку, поднимаясь. — Я не собираюсь соперничать с тобой за внимание Альберта. И не стану досаждать ненужным обществом. Можешь быть спокойна, сиятельная графиня, как только удастся убедить маму в очевидном — в том, как мало ты в нас теперь нуждаешься — мы уедем, и ты нас больше не увидишь.
— Не говори ерунды! — вскинулась Катрин.
Ирис покинула нас, оставив после себя грозовую атмосферу.
— Нет! Она невыносима! — вскричала Катрин.
— Самое время отнестись к ней снисходительнее. Не думаю, что твоя кузина каждый день выбирает недвижимость, — попытался я донести до неё своё видение конфликта. — Процесс выбора — это настоящее удовольствие. Она просто хотела разделить его с нами…
— Я бы не советовала тебе вмешиваться в мои отношения с сестрой, — резко оборвала Катрин.
— Разве я вмешиваюсь?
— Ты даёшь советы, которых я не просила!
Она права. Мне не следовала этого делать. Ненужно было вмешиваться. Я и сам это знал.
Но всё равно меня бесил взятый ею тон!
— Похоже ты не нуждаешься не только в чужих советах, но в обществе. Моё почтение, мадемуазель Кловис.
Во взгляде Катрин промелькнуло сожаление. Она не хотела, чтобы я уходил.
Но, если исключить общение, мне за столом делать было нечего. Это стало проблемой, портившей существование — я не мог есть.
Лечилось подобное отсутствие аппетита одним единственным способом — кровью. Причём обычная кровь тут помочь не могла.
Мне нужна была кровь Элленджайтов.
Мне нужна была кровь таких же, как я. Только таких, как я, в мире больше нет.
Чтобы про Элленжайтов не говорили, мы не маги, не вампиры и не демоны.
Никто в нашей семье никогда не проводил кровавых обрядов с человеческими жертвоприношениями. Не призывал дьявола.
Говоря современным языком — мы мутанты.
В связи с чем произошли эти изменения, никто не знает, но чем сильнее повреждение нашего организма, тем быстрее делятся клетки, восстанавливаюсь.
Чем сильнее они восстанавливаются, тем сильнее боль, которую мы испытываем.
Поскольку кровь быстро сворачивается, есть лишь один способ получить её наполненной живительным началом — пить прямо из уст.
Для донора процесс не слишком приятный, а вот для получателя всё совсем иначе. Никакой алкоголь, наркотики и прочий допинг не сравнятся по силе воздействия с кровью Элленджайтов.
Я не знаю, какой орган в моём теле отвечал за производство этих полезных, восстанавливающих веществ. Но так или иначе эти гормоны поступали в кровь, заставляя одни клетки делиться, другие — разрушаться.
Когда токсинов от разрушенных клеток накапливалось слишком много, происходило то, что мы между собой определяли, как приступ — вместе с кровью организм избавлялся от шлаков.
Как известно, любой орган имеет свои пределы. И если их преступить, ничем хорошим это не заканчивается.
А мы, Элленджайты, спецы в преступлении любого предела.
В старые времена, когда организм одного из нас работал на пределе, всегда был рядом другой, готовый поделиться кровью.
Теперь я был один.
Дополнительных источников и страховок нет, а значит, очень может статься, мне не придётся жениться на Катрин, поскольку воскрешение моё окажется недолгим.
Я пытался пить обыкновенную кровь. При здешних условиях это оказалось несложно. Медицинские сыворотки кое-как поддерживали силы, служа источником питания, но в силу состава и моих особенностей они никак не могли быть той чудесной батарейкой, что была так необходима.
Острая боль изматывала постоянно. Я становился раздражительным и излишне возбудимым.
В такие минуты мне нравилось сбегать от моей наставницы и блуждать по городу в полном одиночестве.
Нравилось со свистом нестись по пустынной дороге.
Всё вокруг изменилось. Я не узнавал ни старых улиц, ни старых магазинов, не было прежних аллей, домов и двориков. Но одно осталось неизменным: старый дом плотских радостей. Наше детище, гнездо порока — Астория.
От размышлений и планов меня отвлёк стук в дверь:
— Входи.
Катрин вплыла в комнату и остановилась, глядя на меня обличительно.
— Я весь внимание.
— Ты купил новый автомобиль?
— Да. Купил. Есть причины для возражения?
— У тебя нет прав.
— Права я тоже купил. Деньги открывают огромные возможности, за что столь нежно многими и любимы.
— Тебе знакомо слово «ответственность»? — сощурилась она, пронзая меня взглядом. — Если ты не ценишь свою жизнь, мог бы хоть бы к чужой отнестись с уважением?
— Если уж я не ценю собственную жизнь, то другая для меня точно ничего не значит. Ладно, расслабься. Если пешеходы не станут перебегать дорогу прямо перед моим капотом, им с моей стороны ничего не грозит. Я прекрасно отличаю красный цвет от зелёного, значение знаков понимать не разучился, так что всё под контролем. Может быть, ты всё-таки присядешь? — повторил я, так как Катрин продолжала стоять посредине комнаты, изображая из себя ангела, явившегося с укоризной.
— Не думаю, что нам стоит продолжать разговор, Альберт.
— Согласен. Мне тоже кажется, что мы слишком много спорим.
— Это неизбежно.
— Этого легко избежать, — возразил я. — Ненужно вести себя со мной, как мамочка с неразумным ребёнком, пытаясь контролировать каждый мой шаг. Откровенно говоря, контролировать меня вообще ненужно.
На её личике отразилась обида.
— Я понимаю, что ты делаешь это из лучших побуждений. Но пойми — я не ребёнок и не умалишённый. Я способен позаботиться о себе сам. Мир вокруг не так уж сильно изменился, чтобы потерять в нём ориентир.
— Хорошо, — кивнула она. — Я больше не стану навязываться с помощью.
— Катрин…
— Мне нужно в университет. Увидимся позже.
Она ушла, разобиженная.
Я подошёл к окну.
Снова шёл дождь.
Осень, ноябрь. Серое небо, серая улица, серые прохожие.
