— Прекрасно. Создайте композицию в классическом стиле, без обертки и бабочек.
Погода была отвратительная. Северный циклон принёс с собой снег вперемешку с дождём.
Во второй половине ноября на улицы Эллинджа обычно ложился снег и грязь подмораживало. А тут сплошной кисель. Колёса автомобилей взбивали лужи как миксером — до пены.
Часы показывали четверть третьего, а вокруг уже сгустились сумерки.
Пристроившись в длинный ряд автомобилей, я пристально вглядывался в поток студентов, хлынувший через двойные двери центрального входа. Взгляд практически сразу выхватил в толпе хрупкую, чуть сутулящуюся под тяжестью рюкзачка, фигурку в серой куртке.
— Катрин!
Она обернулась, но не сразу меня узнала.
— Альберт? — тонкие брови тревожно сошлись над переносицей. — Что-то случилось?
— Вот, решил тебя встретить. Может захочешь со мной покататься по городу?
Катрин продолжала в нерешительности перебирать чуткими пальчиками ремешок рюкзачка:
— Сегодня был трудный день.
— Мы просто посидим и поболтаем. Это несложно.
— Хорошо, — со вздохом согласилась она.
— Это тебе, — протянул я букет.
— С чего ты сегодня такой милый?
— Я всегда милый. Ты просто мало меня знаешь, вот и не заметила.
— Спасибо. Цветы красивые, — спрятала она лицо в ароматных лепестках.
— Рад, что ты любишь камелии.
— Цветы красивые, но… давай на чистоту. Чего ты хочешь от меня, Альберт?
Я нахмурился:
— Чего хочу? — протянул удивлённо. — Хочу, чтобы мы были друзьями.
— Друзьями? — протянула она. — Только друзьями и больше ничего? И потому даришь мне цветы и расточаешь очаровательные улыбки? Я ценю твои попытки быть милым, Альберт, но знаю, что на самом деле ты не такой.
Катрин снова вздохнула:
— Рано или поздно нам придётся серьёзно поговорить. Почему не сейчас? Ты должен понимать — я не такая дурочка, какой кажусь…
— Ты не кажешься мне дурочкой! — попытался возразить я.
— У меня хватает интеллекта, чтобы понять мотивы твоих поступков, — продолжала она, словно не слыша. — По правде говоря, тебя нельзя за это винить. Состояние Элленджайтов принадлежит тебе куда больше, чем мне, и я не возражаю против того, чтобы так оно и было. Только не знаю, как вернуть его тебе законным путём. Такого пути нет.
Она помолчала, кусая губы:
— Ни одного, кроме заключения брака. И в этом контексте становится понятным твоё желание быть милым, — пожала она плечами. — Я благодарна уже за то, что ты не стал разыгрывать из себя рокового соблазнителя. Хотя мог бы.
— Даже не знаю, что сказать на это.
— Ничего не говори. Я верну тебе твоё. И если для этого мне придётся выйти за тебя замуж — я готова. Только с одним условием: ты не будешь разыгрывать из себя Ромео.
— То есть, — насмешливо протянул я, — ты согласна по доброй воле отдать мне всё, что имеешь? Не то чтобы я не был рад такому повороту событий, но ты не думаешь, что это глупо?
— Вся эта история с внезапно свалившимся наследством для меня с самого начала тягостна. Так что, глупо или нет, но я рада тому, что всё закончится. Я без сожалений отдам тебе то, что ты жаждешь получить. Но прошу тебя, Альберт, будем честным со мной.
— Честным? В каком смысле?
— Разве в честности может быть какой-то иной смысл? Быть честным значит не лгать, не притворяться, не хитрить. И, в контексте нашего разговора позволь честно закончить: я не уверена, что мы сможем с тобой любить друг друга как Тристан и Изольда. Но мы можем стать друзьями.
Я притормозил у одного из маленьких бесчисленных кафе, рассыпанных вдоль дороги. Мы вошли внутрь перекусить.
— Ты предлагаешь фиктивный брак? — полюбопытствовал я.
— Возможно со временем наши отношения могут вырасти во что-то большее. Знаю только, чего я точно не хочу — фальшивых ухаживаний, слащавого романтизма и ненужной траты времени на глупое рисование пробитых стрелой сердечек.
— Я не согласен.
— Не согласен? — удивилась Катрин. — С чем?
— Мне нравится слащавый романтизм. И, поскольку я никуда не тороплюсь, я готов тратить время рисуя сердечки на песке. Может быть, это не слишком толково, зато красиво. Или на красоту в этом веке тоже нет времени? Стесняюсь спросить, а куда, собственно, все мы так торопимся, что жить некогда?
— Нельзя сказать, что с тобой легко иметь дело, Альберт Элленджайт, — вздохнула Катрин. — Я лишь пытаюсь всё упростить, — покачала она головой.
— Зачем? Проще не значит лучше. Есть вещи, на которые стоит тратить время, потому что вернуть или повторить эти мгновения не получится. Ты считаешь флирт ложью? Но флирт — это игра, правила которой позволяют людям изящно подойти к черте серьёзных отношений и, если будь на то их желание, без обид разойтись.
Веками существовали правила взаимодействия мужчины и женщины, облегчающие им путь друг к другу. Не понимаю, почему наши потомки выкинули всё это на свалку? Что-то незаметно, чтобы вы стали от этого счастливее. Читала Библию? Всё зло от женщин.
— Так и знала, что ты шовинист.
— Шовинизм здесь не при чем. Это факт: общество ведёт себя так, как позволяет женщина. Мужчина станет таким, каким желает видеть его женщина. Увидит слабым, подлым и никчёмным — так и будет. Увидит сильной личностью — тоже так будет. Женщины по сути своей либо добрые волшебницы, либо ведьмы.
Катрин грустно улыбнулась:
— А мне-то всегда казалось, что женщина просто игрушка в руках мужчины. Мир принадлежит вам. Не нам.
— Мир принадлежит мужчинам, но мужчина без женщины как земля без солнца, как еда без соли. Любим ли, ненавидим ли, бунтуем против вашей власти — но в каждом нашем дыхании существуете вы, женщины. В мире целомудренных женщин живут целомудренные мужчины, а мире блудниц — похотливые козлы. Я же говорю: либо фея, либо — ведьма…
— Альберт?
С удивлением обернувшись я не сразу узнал симпатичную невысокую брюнетку, по-хозяйски положившую мне руку на плечо.
— Вот ты где?
Предприимчивая бойкая девица склонилась ко мне, обдавая запахом духов и поцеловала.
Я остолбенел от удивления.
Нельзя сказать, что было совсем неприятно. Тёплое женское тело оно всегда теплое женское тело. Но более неподходящего момента для лобзаний придумать сложно.
Девица на моём месте могла закатить оплеуху некстати подоспевшему охальнику. У джентльмена таких привилегий нет.
Вырываться я не стал. Просто сидел и ждал, когда прелестница сама собой отвалится, как насосавшаяся пиявка.
