Щелкнув замком, я распахнул перед нежданной утренней гостьей дверь:
— Заходи.
Ирис в нерешительности переминалась с ноги на ногу.
— Заходи-заходи. Не стесняйся.
Схватил я её за руку и втащил за собой в комнату.
Ирис от возмущения зашипела как рассерженная кошка.
— На чём мы остановились? — продолжил я. — Ах, да? Ты подозревала, что я где-то шляюсь по ночам. Ну, допустим, действительно шляюсь, что дальше? Это запрещено законом? Или как-то лично задевает тебя?
— Меня это никак не задевает, — огрызнулась она. — А вот Катрин проплакала всю ночь!
— Не знал, что вы так близки, — язвительно фыркнул я.
— Можешь издеваться сколько угодно. То, что мы с Катрин не всегда ладим и во многих отношениях по-разному смотрим на жизнь, не отменяет факта что мы выросли вместе. И я не позволю какому-то Альфонсу, свалившемуся с неба, портить ей жизнь! — воинственно задрала она подбородок.
— Не позволишь? Правда? Каким образом?
— Выведу тебя на чистую воду. Я заставлю её увидеть очевидное — сама Катрин тебе не нужна! Тебе нужны только её деньги. Да ты и не особо-то это скрываешь. Ты — дешёвый проходимец, ясно? Ходишь тут с утра до вечера с королевским видом, будто знаешь всё тайны мироздания. Позволяешь относиться себе к нам со снисходительным пренебрежением. Но сам ты не большее, чем паразит. Ты без нас — никто! Это мы нужны тебе, а не ты нам. И, клянусь, я найду способ от тебя избавиться.
Её слова меня зацепили.
— Не найдёшь, — холодно возразил я. — Нет такого способа. Нужен я вам или нет — я вошёл в вашу жизнь. Тут и останусь. Советую поскорее смириться с этим фактом. Не переходи мне дорогу. И в другой раз советую хорошенько подумать, прежде чем распускать язык.
— Что? Теперь, когда Катрин рядом нет, когда некому морочить голову, мы уже совсем не таким ласковые, предупредительные да сладкие?
«Сладкий… милый», — зазвучал в ушах голос Рэя.
Не удержавшись, я передёрнулся.
— Верно. Катрин здесь нет. Есть только я и ты.
С этими словами я шагнул к ней и в фиалковых глазах Ирис расцвёл испуг.
— Что ты хочешь этим сказать? — попятилась она.
— Что сейчас изнасилую тебя, потом изобью и, под занавес, выставлю в коридор голой.
Глаза её забавно расширились в искреннем испуге и возмущении.
— Ты шутишь?!
— Шучу, конечно. Но в некоторых случаях такие варианты не исключены. Не дёргай тигра за усы. Это может плохо кончиться.
— Это ты-то тигр?
Вот чтобы ей перестать меня провоцировать?
— Мальчик с глянцевой обложки, — тряхнула Ирис головой. — Какой из тебя тигр?
— Скажи честно, Ирис, — потребовал я, — зачем ты крутишь около меня хвостом? С какой целью? Только ли потому, что хочешь доказать Катрин, какой я мерзавец? Или может быть, тебе интересно, как я целуюсь? Может быть, твоё уязвлённое самолюбие не может пережить того, что Катрин, которую в глубине души ты считаешь во всём ниже себя, досталось всё самое лучше — а тебе лишь крохи?
— Это ты-то самое лучшее? — деланно рассмеялась Ирис. — И я не кручу перед тобой хвостом! — возмутилась она.
— Крутишь. Ещё как. Под любым предлогом вертишься рядом. Кстати, напрасно ты это делаешь. Ничем хорошим такое обычно не заканчивается.
— Ты мне угрожаешь?
— Хватит уже! Это роль не к лицу тебе до смешного. Роль заботливой сестрицы — тоже. Фальшиво звучишь. Но раз уж ты здесь, я, пожалуй, воспользуюсь ситуацией. Скажи, ты крови боишься?
— Не боюсь. А что?
— Прекрасно, что не боишься. Мне нужна помощь.
Я скинул с себя пальто.
При виде рубашки, щедро заляпанной кровью, Ирис лишилась дара речи.
— Что?.. Как?.. Ты?..
Вслед за пальто в кресло плавно полетела пришедшая в полную негодность рубашка и она совсем замолчала, разглядывая кожу, на которой раны уже почти затянулись, превращаясь в коллоидные рубцы.
— Вчера в меня стреляли. Пули ещё остались в теле.
— Если ты ранен, тебе нужно в больницу.
— Зачем шокировать врачей явлением невиданных чудес в лице моей скромной, неубиваемой персоны?
Ирис помотала головой:
— Я не понимаю…я…
— Что тут сложного? Это же не высшая математика. Разрезаешь кожу, ищешь пальцами пулю и вытаскиваешь.
В очередном взгляде Ирис, брошенном на меня, читалась робкая надежда:
— Ты снова надо мной издеваешься, да?
— Да, — не стал отпираться очевидного я. — Издеваюсь. Я догадываюсь что с непривычки подобные операции тебе вряд ли придутся по вкусу. Но это не отменяет того факта, что пули всё равно нужно достать. Они колются, жгутся, щиплются. Словом, без них по любому лучше.
Ирис не ответила.
Только моргала, напоминая моргучую куклу, что была у моей сестры. В 19 веке, когда глаза игрушкам, в большинстве случаев, рисовали, открывающиеся-закрывающиеся на шарнирах гляделки были предметом дикой роскоши. И дикой зависти.
— Судя по всему я от тебя помощи не дождусь, — вздохнул я.
Взяв нож, пришлось снова резать кожу. А иначе как добраться до пуль?
Глаза Ирис предсказуемо расширились от ужаса, когда моя рука скрылась в ране.
— Что ты делаешь?! — визгнула она.
Вообще-то не так легко извлекать эти маленькие металлические кусочки, скользящие под пальцами — никак не ухватишь.
Первая пуля поддалась и зазвенела в вазочке, в которую я её кинул, предусмотрительно пододвинув к себе до начала операции.
В последующие десять минут за ней последовали её сестры-приятельницы.
На полу у ног собралась небольшая лужица крови. В вазочке её тоже хватало — пульки плавали, как вишни в коктейле.
— Перевязать-то меня сможешь? — обернулся я.
Девчонка была белая, как мел. Даже губы вон стали бескровными.
А глаза на этом белом полотне лица казались огромными и цветом в ночь.
— Ирис?..
— Не могу!
Она метнулась и выбежала.
Я мешать не стал. Пусть бежит. Надеюсь, случившееся послужит ей уроком, и она перестанет околачиваться около моей комнаты.
В принципе, большой нужны в перевязке и не было. Рана затянется не позднее, чем минут через пять.
Прибравшись, чтобы не шокировать вдруг зашедшую горничную, я отправился в ванную, где, не спеша, принял душ.
А когда вышел, услышал незатейливый мотивчик мобильника. Видимо, Ирис выронила его, пока я устраивал для неё бесплатные представления в педагогических целях.
