«Это расплата за Ральфа. Я знала, что рано или поздно придётся заплатить за содеянное», — говорила она бесчувственным голосом заведённого автомата.
И за окном тогда падал снег.
Жив ли я?
В этом ли мире вернулся я в отчий дом?
В самом ли деле я человек или дух неуспокоенный?
— Мама, прости! Прости! Я не хотел делать тебе больно!
По христианской вере самоубийцам прощения нет.
Их не отпевают в церкви и хоронят за церковной оградой.
Их не пускают даже в ад.
До этого я жил словно во сне, в странной необъяснимой уверенности, что все они, Элленджайты, продолжают жить. И только теперь понял — они ли мертвы, я ли, — мы никогда больше не встретимся.
Я мог прожить с ними долгие годы жизни, но я всех бросил, трусливо сбежал, поступил как жалкий подлец и предатель и теперь, хоть горло себе сорви, воя от тоски, как волк, хоть волосы рви и землю от отчаянья ешь — не поможет.
Мы по разную сторону бытия.
Я плакал впервые в жизни, если не считать тех лет детства, что в моей памяти не сохранились.
Слёзы не приносили облегчения.
Мертв ли я, жив ли я — я несу наказание за свой поступок.
Смахнув со щёк остатки влаги я через силу поплёлся вперёд.
Толкнул дверь, вошёл внутрь.
Мне казалось, что внутри должно быть едва ли не холоднее, чем снаружи. Тепло, окутавшее с порога, было удивительно.
Миновав прихожую, я шагнул в Хрустальный зал.
Тени от вьюги темными полосами носились в огромном пространстве, словно ведьмы на помеле, одновременно с тем отчего-то похожие на неспешное движение рыбок в аквариуме.
Наверху лестницы застыла фигура в белом платье.
Светлые длинные волосы струились по плечам, сверкая в свете свечей.
Словно пораженный столбняком, я не мог двинуться с места. Весь обратился во взгляд, не смея окликнуть, словно голос мой мог разрушить чудесные чары.
— Вот и ты, наконец? Я так долго ждала тебя, Альберт. Не чаяла дождаться.
Она остановилась, чтобы поставить жирандоль на один из туалетных столиков.
Потом выпрямилась. На губах её играла улыбка. Полная жизни, огня и нежности, которой раньше я никогда не то, что не видел — не мог даже вообразить.
— Здравствуй, любовь моя. Что ж ты молчишь?
— Синтия?
Качнувшись друг другу навстречу, мы обнялись.
Круг замкнулся.
Мир растворился в руках, обнимавших меня.
Сузился до узкого стана в моих руках. Утекал, как вода и возвращался вновь вместе с её поцелуями.
— Синтия, — простонал я, не смея поверить в реальность происходящего. — Ты? Ты жива? Ты мне не снишься? Это на самом деле?!
Она засмеялась, вновь припав ко мне.
И больше вопросов задавать я не смог.
Привычная жажда затопила меня, усиленная долгой разлукой.
Наслаждаясь нашей преступной любовь, сжимая её в объятиях, впитывая каждой клеточкой тела, упиваясь нашим слиянием, словно полётом, я думал о том, что не все сказки лживы.
Наша любовь с Синтией была столь же сильна, сколь и порочна.
И ей удалось невозможное — пережить смерть.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
