— Ваш коктейль, дорогая!
— Он точно не опасен? Я не отравлюсь?
— Ну, пару других моих слушателей после него не умерли. Так что есть шанс на то, что и ты выживешь. Давай, Фиалка, бери, — вложил он изящную ножку бокала в тонкие пальчики Ирис. — И — брысь со стула. Займите место в зрительном ряду, леди.
Пальцы юноши легко пробежались по клавишам, разыгрываясь. Порхнули, как бабочки, от басов к высоким октавам и вернулись обратно.
— Ну-с? Что сыграть?
— Шопена осилишь?
— Это вызов? — тряхнул головой Энджел. — На самом деле — легко.
К полному изумлению Ирис уровень исполнения оказался вовсе не любительский, а вполне себе профессиональный. Музыка так и лилась из-под пальцев, звуки сплетались в мелодию из ярких фраз, по-шопеновски нежных.
— Здорово! — искренно восхитилась она. — А как насчёт Бетховена?
— Бетховен так Бетховен, — согласился Энджел и мощные аккорды Апоссианаты сотрясли комнату. — «Так судьба стучится в дверь», — с усмешкой прокомментировал он.
Мятеж, протест, ярость и отчаяние, то обрастающие надеждой, то теряющие её, заполняли пространство от пола до потолка.
Ирис слушала, почти не шелохнувшись. На самом деле она не была яростной поклонницей классики, но вполне готова была созреть для того, чтобы стать фанаткой Энджела Кинга.
— Здорово! А тяжёлый рок слабо?
— На рояле? — заразительно засмеялся Энджел. — Можно. Только звучать это будет уже не как рок, а как… даже и не знаю, что. С чем бы сравнить? Рафинированная стилизация из четырёх стилизованных аккордов — тоника, субдоминанта, доминанта — тоника.
— О! Я таких тонкостей не знаю. Ты самоучка? Или брал у кого-то уроки?
— Тайком бегал в музыкальную школу.
Ирис, представив картину в красках, усмехнулась.
— Что? — саркастично выгнул брось Энджел. — Я серьёзно. Мой папаша таких душевных тонкостей явно бы не одобрил. Рояли-скрипки-гитары? Это ведь не брутально! Так что приходилось лгать и изворачиваться. Придумывать, что иду по какому-нибудь порочному делу, а самому втихую заворачивать в затерянную на задворках города музыкалку. Правда, сольфеджио и хор даже для меня оказалось перебор… но в школе всё равно пару раз заставляли петь на какой-то там конкурс. Пока был маленький, получалось меня уломать.
Доиграв очередной пассаж, Энджел потянулся к своей порции с коктейлем.
— Ты так и не попробовала свой «Изумрудный Бриз»?
— Так это называется? И что намешено в этой немыслимой, режущей взгляд, зелени?
— Ликёр со вкусом дыни, коксовый ром, газировка, сок лайма и сахарный сироп. В итоге, как ты и просила, должна получиться сладенькая ерунда. Девчонки такое любят.
Ирис усмехнулась:
— Отлично одеваешься, классно дерёшься, готовишь вкусные коктейли и играешь на рояле. Впечатляющий список. Какие у тебя ещё скрытые таланты?
— Скрытых мало. Не отличаясь скромностью, поэтому люблю всё делать напоказ. С превеликой радостью готов продемонстрировать один из самых любимых моих талантов.
— Это какой же? — поинтересовалась Ирис, вертя в пальцах коктейльную рюмку.
— Я отличный любовник.
Не сдержавшись, Ирис прыснула.
— Ты это сам с собой в душе проверял?
Вылетело прежде, чем удалось прикусить язык.
По счастью, Энджел был не из тех, кто болезненно и серьёзно относится к собственной персоне.
— Случалось, — легкомысленно пожал плечами он. — Но редко. Обычно в этом нет нужды. От желающих составить компанию и так отбоя нет.
— Вижу, скромность в твой внушительный список талантов не попала?
— Не вместилась. Но мне и без неё не плохо. К тому же что такое скромность? В большинстве случаев скромность либо комплекс, либо лицемерие. И то, и другое непривлекательно.
— Самонадеянность и самодовольство, по-твоему, явно лучше?
— Адекватная самооценка в совокупности с чувством такта, по-моему, самое то.
— Ну и с чего ты взял, что можешь адекватно оценить свои таланты как любовника?
Энджел поглядел на неё в упор. Взгляд у него был насмешливый, ехидный и словно бы подначивающий.
«Слабо поговорить на эту тему?», — будто подталкивал в спину он.
«Не слабо», — светилось в фиолетовых глазах Ирис.
— Я работаю в борделе, киса, и мне за это платят хорошие деньги. Если бы я был в этом не хорош, это было бы вряд ли возможно, да?
Ирис недоверчиво уставилась в чёрные, без блеска, словно матовые, глаза. Лишь в самой их глубине мерцало отражение маленьких сияющих лампочек, отчего создавался эффект сияния.
— Откровенно говоря, я не знала этого. И… мне неприятно.
— Тебе до сих пор не рассказали? Ая-яй-яй! Как нехорошо-то получилось? Ну, ничего. Теперь-то в курсе. А ты и вправду шокирована?
— Как сказать? Такое чувство, будто я польстилась на яркую обертку и, не глядя, проглотила что-то очень нехорошее.
Злой огонёк, на мгновение промелькнувший во взгляде Энджела погас, как искорка на лету.
Он вновь ухмыльнулся:
— Ты злишься на меня? Приятно знать.
— Что приятного в том, когда на тебя злятся?
— Пороки людей, нам безразличных, обычно не задевают.
— Почему мне кажется, что ты просто нарочно меня провоцируешь, сгущая краски? — недоверчиво сощурилась Ирис.
— Потому что так думать тебе легче, — ответил Энджел. — Ты полагаешь, что я наговариваю на себя для того, чтобы привлечь твоё внимание? На самом деле я пытаюсь снять с себя ответственность.
— Не поняла…
— Когда ты придёшь и станешь меня упрекать в том, какой я нехороший, я смогу с чистой совестью сказать: «А я же тебя предупреждал».
— И что тебе это даст?
— Думаю, что даже у Люцифера иногда пробуждается совесть и ему нужно что-то отдать ей на съедение. И тогда такая вот показушная честность — самое оно. Ты выглядишь такой аппетитной и свежей, что отказать себе в реализации моего маленького каприза я не хочу. Но, в отличие от тебя, я наперёд знаю, что будет дальше. И от этого немного грустно.
— И что же, по-твоему, будет дальше?
Энджел улыбнулся обещающе, но в этом обещании была не столько нежность, сколько угроза.
— Я тебя съем, моя нежная красавица Фиалка. Мне, право, очень жаль. Но собственная прихоть дороже.
— А отравиться не боишься? — гневно сузила глаза Ирис.
— Фиалки не токсичные.
— Смотря с чем их приготовить.
— С чем не приготовь, сахарная моя, с моим метаболизмом всё не смертельно, — нагло усмехнулся Энджел.
