Её ресницы трепетали, как крылья бабочки. А губы походили на лепестки цветка — зимнего цветка, такого как гвоздики или каллы.
Катрин дышала прерывисто и неглубоко, будто только что быстро бежала, но дыхание её постепенно успокаивалось. Тело расслаблялось, будто оттаивая в моих руках.
Я старался быть нежным, а не страстным, интуитивно чувствуя, что первое ей сейчас куда важнее второго. Это было несложно. Её хрупкость, лёгкость, пугливость будила во мне желание покровительствовать и защищать. Хотелось как можно медленнее, как можно бережнее ввести её в царство любви; постепенно, не торопясь, показать все пленительные закоулки этой страны.
Словно трепетная, пугливая лань, готовая в любую секунду встрепенуться и сорваться с места, она поначалу лишь терпела мои лёгкие прикосновения. Потом я почувствовал отклик в её девственном, не знающим ласкающих прикосновений, теле.
Девственницы — с ними всегда сложно. Стоит слегка поспешить, проявить лёгкую небрежность или грубость и можно испортить всю симфонию страсти.
Я старался не увлекаться, чутко следить за реакциями Катрин, при этом не оставаться партнёром, занятым лишь анализом — в любви нет ничего хуже.
Для того, чтобы костёр разгорелся и грел, необходимо, чтобы дрова в топку летели с обеих сторон. Держать баланс между страстью и разумом отлично помогала нежность, что она во мне будила.
Её короткие вздохи, похожие на всхлипы я сцеловывал с нежных губ, как нектар. Гладкая кожа на щеках, нежнее шёлка — на шее. Мягкая аккуратная грудь, словно просящаяся в ладонь — мои руки с наслаждением изучали её тело. Маленькую ямку на шее, изгиб позвоночника на пояснице, словно специально созданный для того, чтобы легла ладонь, прижимая невесомое тело к себе, удерживая его на весу в тот момент, когда голова со светлыми волосами откидывается назад, будто в танце.
Тонкие щиколотки. Узкие бёдра.
И средоточие женственности, похожее на бутон нераспустившегося цветка, тугое, упругое, тёплое.
Причинять кому-то боль всегда не особенно приятно, если ты не садист. Но в такую ночь словно платишь дань за право быть первым после богов, сотворивших женщину женщиной.
Первым — или последним, завершающим процесс их творения.
В серых глазах на этот раз читалось удивление. И огонёк, тот самый, который был сейчас мне так нужен. Её дрожащая рука неуверенно коснулась моего предплечья. От этого прикосновения по коже распространилось тепло.
Почувствовав, как губы Катрин приоткрылись, я немедленно воспользовался этим, углубляя поцелуй, расширяя рамки дозволенного.
Язык её был влажным и сладким.
Оставшиеся мысли развеяло прахом.
Почти рыча, я сжал в объятиях податливое тело.
Во мне словно бы и не осталось никаких других желаний, кроме одного — ворваться, проникнуть, подчинить, насладиться.
Желание впитать в себя все соки её женского лона.
Мой язык двигался в её рту так, как я сам хотел двигаться в ней — безумно, тесно, влажно, и глубоко, не встречая сопротивления.
Жар, волна за волной, прокатывался по телу. Сердце колотилось бешено.
Грудь Катрин тоже судорожно спускалась и поднималась.
Раз за разом я целовал её сладкие губы, одновременно поднимая её юбку и расстёгивая свои брюки. Мой член налился кровью до такой степени что делалось больно.
Я видел её смущение. Видел страх в её глазах. Растрёпанные светлые волосы беспорядочно падали на спину.
Катрин явно не понимала, как вести себя в подобной ситуации, но я чувствовал, что её тело откликается на мои прикосновения и мою страсть, несмотря на её напряжение.
Мои поцелуи перешли на плечи.
Потом осторожно, боясь спугнуть, смутить, оттолкнуть, я коснулся губами нежной девичьей груди. Сначала легко, потом сжимая сильнее.
Когда я со всей жадностью припал к ним губами, Катрин откинула голову, не сдержав стона.
Языком я принялся играть быстро твердеющим соском. Её возбуждение передавалось мне, заводило. Мои губы впивались в её грудь, в то время как пальцы осторожно исследовали внутреннюю часть девичьих бёдер. Завитки волос под влажными трусиками были мягкими и нежными.
Катрин протестующе застонала, пытаясь отстраниться, сжать бёдра. Но это не помешало мне нащупать упругий бугорок между мягких складок её лона.
Она замерла под этой смелой ласками, явно напуганная, смятённая новыми ощущения. Какое-то время казалось, что ничего не получится, но её учащённое прерывистое дыхание дало знать, что всё идёт, как надо.
Катрин задыхалась, выгибаясь, как кошка, пока мои пальцы двигались внутри неё всё быстрее. Я чувствовал, что она близка к разрядке. Она уже и не смогла бы остановить меня, даже если бы захотела.
Я понял, что Катрин кончила, когда она зажмурилась, замерев, наслаждаясь волнами оргазма.
Я впитывал её дрожь, предвкушая основное блюдо.
Мне всё труднее было сдерживать свою похоть. Напрягшийся, каменный член болезненно ныл, тело требовало разрядки.
Не отрывая взгляда от серых, потемневших глаз, я медленно, очень осторожно вошёл в неё.
Член обняла жаркая, до предела узкая, девичья плоть.
Мне хотелось двигаться быстрыми, резкими рывками, чтобы освободиться от скручивающей судороги желания, но приходилось медлить — Катрин нужно было привыкнуть к новым для неё ощущениям.
Обняв её за бёдра, я начал двигаться неспешно и размерено, стараясь не кончить сразу.
Она двигалась в одном со мной ритме, интуитивно подхватив его. У моей сладкой девочки определённо был дар любви. Клянусь, из неё выйдет чудесная ученица.
Её голос, её взгляд, её имя — всё для меня отныне будет ассоциироваться с прохладой.
Я чувствую Катрин словно тающие льдинки на языке. Прохлада её души диссонирует с её горячим телом.
Я чувствую, как по моей по спине катится солёный пот. Вижу слёзы на её глазах.
Сильнее…
Быстрее…
Голова идёт кругом.
Ещё чуть-чуть… и я кончаю, вздрагивая в ней, зажмуриваясь до рези в глазах, впиваясь пальцами в обивку дивана.
— Альберт…
Оглушённый и ослеплённый, падаю, роняя голову ей на грудь.
Мне так хорошо — слишком хорошо.
Против воли в воображении встаёт картинка.
Красивые блондин и блондинка стоят на пороге дома и целуются. Словно принц и принцесса они идеально подходят друг другу.
Только блондинка эта не Катрин — Синтия.
— Что случилось? — чутко отзывается Катрин на мгновенную перемену в моём настроении.
— Ничего, — вынужденно лгу, стараясь отвлечь улыбкой.
