Благо, совесть у меня она, в отличие от Рэя и Синтии, хотя бы есть. Качок — счастливчик и сам не знает об этом.
— Альберт Элленджайт, — небрежно бросил я. — Кинг ждёт меня.
Ворота распахнулись. Не то, чтобы дружелюбно, но проехать можно.
За воротами поджидали ещё два охранника. Они охотно составили мне почётный эскорт в путешествии к центру земли, сопроводив через тускло освещённые бетонные переходы и длинные, унылые металлические лестницы.
Когда передо мной толкнули очередную дверь, сердце пропустило несколько ударов, пока взгляд обегал комнату, а мозг анализировал полученную информацию.
Хорошо было то, что Линда всё-таки жива — гора с плеч! Плохо то, что положение, в котором я её нашёл, не назовёшь достойным.
«Насилие — крайняя степень нужды», — говорил когда-то Ральф.
Вряд ли он имел тогда нечто подобное.
Картина была неприглядная. Скорее гадостная, чем жестокая. И самое тошное, что в роли насильника выступал Ливиан.
Я успел по-своему к нему привязаться. Я уважал его.
При виде меня лицо Линды исказилось и, если её лицевые мышцы устроены так же, как у большинства людей, оно выразило неприкрытую ненависть. Возможно, у неё были на то причины. Даже без всякого «возможно» — были. Если бы не я, она бы сюда не попала.
Когда Ливиан имел неосторожность обернуться, я не стал сдерживаться и позволил себе со всего маха расквасить ему нос, испытывая садистское удовольствие при виде крови, залившей ему лицо.
Да, я знаю, что для Элленджайтов даже под фамилией Кинг сломанный нос не проблему. Ровно через пять минут кости срастутся и даже синяка не останется. Но я не преследовал цели его изувечить. Это всего лишь сигнал о том, что намечающаяся дружба скончалась на месте.
Прежде чем я успел повторить, моя рука оказалась в контрзахвате.
— Тихо, тихо, хозяин жизни! Для мальчика из хорошей семьи у тебя слишком горячий нрав и плохие манеры.
— Пусти, — потребовал я, откровенно говоря не слишком хорошо представляя, что будет, когда Рэй откажется выполнить мои требования.
— Ты бьёшь не того парня, — просветили меня. — Ливиан играет за белых, а ты витрину ему портишь.
Мне не потребовалось много времени, чтоб понять, что Линда физически в порядке. Судя по всему, пережитый страх и унижение сделали своё дело, выглядела она подавленно. Однако, кидайте в меня какими хотите тапками и камнями, но психологические травмы не так опасны для жизни, как физические.
Психологические травмы люди могут пережить по своему желанию, собрав волю в кулак, а вот преодолеть физические — не от них зависит.
— Забирай свою сучку и валите отсюда оба, — небрежно бросил Рэй, отпуская мою руку.
— Увези отсюда Линду, — бросил я Ливиану.
Он вопросительно дёрнул бровью, но вопросов лишних задавать не стал.
— Давай! — повысил я голос, сверкнув на него глазами.
Пока с тобой женщина или ребёнок, ты всегда уязвим, связан по рукам и ногам.
Рэй стоял, небрежно опираясь одной рукой на перила. Слишком длинные пальцы, той формы, что легко представляются на струнах или гитарном грифе, белели под резким синтетическим светом. На безымянном пальце левой руки сверкал бриллиант, отбрасывая сияющие блики. Черты лица, тонкие, как лезвие и чёткие, как тени в солнечный полдень, врезались в память с первого взгляда.
Чёрные густые волосы, волной спадающие на широкие плечи и стекающие вниз, почти достигая узких, крепких бёдер, могли принадлежать женщине и любую дурнушку сделать, поменьше мере, привлекательной.
Рэй Кинг являл собой апогей нашего семейства: доведённые до совершенства красота и разнузданный порок.
В Рэе мне так явно виделось сходство с Ральфом, что не оставалось сомнений в том, чьё ДНК моя предприимчивая сестричка использовала для создания этого блистательного монстра.
Перед глазами промелькнули картины прошлого.
То, как Ральф любил развлекаться, насилуя девушек. Как ему нравилось принуждать их, против воли получать удовольствие от того, от чего поначалу их тошнило. Как он ловил кайф, заставляя людей понижать внутренние нравственные барьеры и моральные планки. Провоцировать, искушать, играть словно кошка с мышью. Он был по-кошачьи беспощаден и жесток с подвернувшей под руку добычей.
Совсем как Кинг.
Но была между ними и разница. Ральф никогда не опускался до нанесения людям физических травм. Оправдывать наши развлечения не приходится. Как говорят теперь, мы были «те ещё отморозки». Но мы были «отморозки в рамках и границах». Наша жестокость всегда носила лишь психологический характер. Мы не били девушек по лицу, не ломали им рёбра, не отдавали десятку скотов, способных вывернуть их наизнанку.
Рэй же мог всё это сделать, не изменившись в лице.
Чувствовал ли он что-нибудь при этом? Хотя бы тень сомнения? Хоть эхо совести?
И что за жизненные обстоятельства породить такое странное создание?
Если страсть к сестре-близнецу я, нисколько того не одобряя, (несмотря на собственный опыт, а может быть именно благодаря ему) ещё могу понять, но то, что Рэй превратил её жизнь в ад, шантажируя жизнью собственных детей, хвала Высшим Силам, не доступно моему пониманию.
Как не дано мне постичь того, зачем заставлять родного сына работать в борделе. Или растить из собственной дочери бездушного убийцу-киллера?
Как можно спать с собственными детьми?
— Жду с интересом продолжения. Мне чертовски любопытно, что ты там придумаешь, мой сладкий? С тем, что с воображением у тебя всё в порядке, я уже знаю.
Кинг недвусмысленно давая понять, что не постоит перед любой ценой в случае, если между нами разразится война. И хотя меня распирала ярость, прежде, чем ввязываться в драку, следовало обдумывать — готов ли и я поступить так же? Как далеко я могу зайти?
Готов ли рисковать чьей-то жизнью, кроме своей?
— Вижу, ты не готов покинуть меня? Пойдём, присядем? Выпьем? Обсудим случившееся? — предложил Кинг.
Дождавшись, когда дверь за Ливианом и Линдой закроется, я решил воспользоваться его предложением. Мы сели за столик, друг против друга.
Он отхлебнул вино прямо из горла распечатанной, глядя на меня яркими, сияющими, смеющимися глазами.
— Ну? — улыбаясь, протянул он.
— Я хочу сделать тебе предложение, — начал я.
Кинг ухмыльнулся:
— Поздно. Я уже женат, дорогой.
— На твоей сестре, полагаю?
— Ошибаешься.
Его ухмылка сделалась шире и жизнерадостней.
— На твоей сестре.
Я непонимающе моргнул.
Он с наслаждением продолжил:
