— Не парься, — хмыкнула та в ответ, пожимая плечами. — Будут какие проблемы — заходи, не глядя на часы. Обещаю в случае, если возникнут такие же, тоже два раза не думать. Посидеть, поволноваться вместе полночи очень весело.
— Мне жаль, что тебя побеспокоила.
Ирис закатила глаза:
— А мне нет. Беспокой, если по делу. Но раз выяснилось, что твой красавчик просто гуляет, я пошла спать. Дальше переживай одна. А ещё лучше — бери пример с меня. Утро вечера мудренее, известная мудрость.
— Спокойной ночи, — пожелала Катрин.
Хотя от ночи там осталось-то почти нет ничего. Стрелки часов показывали скорее на раннее утро — почти половина четвёртого.
Не потолке высветился тёмный квадрат окна на вспыхнувшем молнией серебристом свету. Гул мотора так же свидетельствовал о том, что подъехала машина.
Распахнув штору, Катрин выглянула на улицу.
Интуиция не обманула. Приехал Альберт.
Придерживая рукой ночную гардину, Катрин с замиранием сердца глядела вниз.
Вполне будничным движением нажав на кнопку блокировки дверей и включения сигнализации, Альберт небрежным жестом опустил ключи в карман.
Светлые волосы под ярким светом фонаря нимбом светились вокруг лица.
Он казался ненастоящим, как ненастоящими выглядят порой знаменитые актеры. Пока горят софиты всё слишком гламурно и приглажено. Не бывает в реальной жизни такого. Не бывает.
Словно почувствовав на себя взгляд (а может быть и действительно ощутив его), молодой человек повернувшись, поднял голову.
Катрин была уверена, что он смотрит на неё.
Отчего-то она воровато отступила, будто застигнутая за чем-то нехорошим. Штора упала, закрывая её от мрака, заглядывающего со стороны улицы.
Сердце учащённо билось.
Катрин прошлась по комнате. Поглядела на себя в зеркало. С бледного, как простыня, лица, потерянно глядели серые глаза.
Она ждала стука в дверь, не зная, чему сильнее огорчится — если Альберт постучит в дверь или если всё-таки нет.
Он постучал.
Рывком распахнув дверь, Катрин оказалась один на один со своими страхами и надеждами.
Альберта тоже румяным не назвал бы никто. Лицо его было сосредоточенным, можно даже сказать, замкнутым. Взгляд — серьёзным.
— Я видел, что ты не спишь. Пустишь меня?
Катрин посторонилась и Альберт прошёл в комнату, распространяя вокруг себя холодную свежесть зимней ночи, запах дорогого табака и едва уловимый шлейф парфюма.
Он обернулся, но прежде, чем успел хоть что-то сказать, Катрин набросилась на него с волнующим её вопросом:
— Где ты был?
Голос её был переполнен не гневом. В нём звучали боль и обида.
Катрин не рассчитывала на правдивый ответ. Просто вопрос не давал ей покоя последние несколько часов, фраза вертелась на языке, и вырвалась почти против воли.
Альберт на мгновение опустил ресницы, а потом поднял взгляд.
И спокойно глядя ей в глаза, уронил:
— В Кристалл-холле.
— В Хрустальном доме? — удивилась Катрин. — Но зачем?.. Зачем ты туда поехал? И что там делал? Почему не отвечал на мои звонки? Я волновалась за тебя… я…
Он отвернулся и Катрин стихла.
Стало слышно, как равномерно тикают часы на полке и задувает ветер.
— Я оставил телефон в машине, когда вошёл в дом.
Голос Альберта звучал словно опавшая листва, потревоженная ветром — тихо и безжизненно.
Катрин села на диван, обхватив себя руками.
Бессонная ночь и долгий плачь давали о себе знать. Её слегка знобило. И в глазах стояла резь, будто песок попал.
Он подошёл и, присев на корточки, сжал заледеневшие пальчики девушки теплыми ладонями, пытаясь их согреть.
Взгляд молодого человека оставался таким же прямым, твердым и немного грустным:
— Мне жаль, что заставил тебя волноваться.
— Я боялась, с тобой что-нибудь случится.
Кривая улыбка была полна горечи:
— Если бы ты знала, как сложно причинить мне вред, Катрин. И как легко причиняю его я, даже тогда, когда хочу этого меньше всего на свете. Ты плакала?
Спросил он, проводя пальцем по её щеке, словно прикосновением проверял правильность своих подозрений.
В то же время это было похоже на ласку, мимолётную нежность, бальзамом проливающуюся на глубокую сердечную рану, саднящую всю ночь.
Катрин смотрела в светлые глаза Альберта, читая в них участие, желание защитить её и грелась этим взглядом, как огоньком. Лечилась им как лекарством.
— Прости меня. Ладно?
Катрин кивнула словно завороженная.
— Конечно. Но всё же ты мог пострадать. Тот участок пути плохо чистят, а на твоём автомобиле даже колёс не меняли — они лысые.
Альберт тряхнул головой.
Его улыбка явно говорила о том, что он не совсем понимает, о чём идёт речь. И в данный момент его мысли вообще далеки от летних и зимних шин.
— Бывают в жизни моменты, когда пострадать не так уж и страшно. Не переживай за меня. Со мной всё хорошо.
Катрин стало казаться, что его улыбка сделалась недоброй, полной желчного яда.
— Даже слишком.
— Как это понимать?
— Лучше не спрашивай. Тогда мне не придётся отвечать.
Он поднялся, выпустив пальцы Катрин из ладоней и ей сразу же сделалось холодно, одиноко и неуютно.
Пройдя к столу, Альберт скинул с себя пальто и аккуратно повесил его на спинку стула.
— Если бы ты не хотел отвечать на мои вопросы, ты не пришёл бы сейчас ко мне?
— Логично. У тебя вообще всё отлично с логикой. Настолько, что иногда даже грустно.
— Что тебя мучает? — тихо спросила Катрин.
Стоя посредине комнаты, погружённой в полумрак, он выглядел одиноким. Даже хуже — словное обречённым.
Но обречённым — на что?
— Я не уверен, что хочу об этом говорить, Катрин, — тряхнул он головой. — После сегодняшней ночи я ни в чём уже не уверен.
— Случилось что-то?
Альберт посмотрел на неё и Катрин подумала: «Он словно каменный. Только одни глаза живут. И красивый до дрожи. Но почему от этой красоты так болит сердце?».
— Скажи, по крайней мере, что это не что-то плохое? — настаивала Катрин на ответе.
— Плохое? Хм-м! Не знаю, каким таким замыслом руководствовался тот, кто сотворил этот мир, но зачастую то, что составляет жизнь одному неминуемо для другого означает смерть. Так же и чьё-то счастье может прорости только на чужом горе.
