– О, да, не станешь! Если тебе только тебе за это заранее не заплатить!
Я, признаться, даже не сразу понял, что она имела ввиду, но Ирис, похоже, решила, что я сейчас совсем рассвирепею. Или очень расстроюсь. Что сердце моё разбито её репликой. Словом – всё очень-очень плохо, потому что рука её взлетела, прижимаясь к губам, словно силилась вернуть выскользнувшие слова обратно.
Но, слово, известно, не воробей. Она сказала – я услышал.
– Прости! – произнесла она уже скороговоркой, как только её ладошка отлипла от губ, хватаясь за мою руку, как утопающий за соломинку, а в глазах стыло раскаяние, которого я, честно говоря, не заслуживал. – Прости, я не это хотела сказать!
– Ты сказала, что сказала. Не стоит извинений.
– Нет, правда я…
– Веришь в дружбу, равенство, братство и– корректность? Это очень хорошо, потому что очень удобно. Нет ничего приятнее, чем вести дело с корректными людьми.
Я не пытался высвободить руку. По одной просто причине – мне было приятно, что она ко мне прикасается. Но Ирис, видимо, сочла мою неподвижность за обиду.
Может и правда разыграть оскорблённую невинность? Она ведь купится, святая простота.
– Да успокойся ты, – фыркнул я. – Не умру я от твоих слов. Уж как-нибудь переживу, снеся обиду. Я ведь, в принципе, в курсе, что продаю себя за деньги.
В широко распахнутых глаза читалось желание понять, что стоит за моими словами.
А за ними стояло ровно то, что я говорил – и ни словом больше. Никакого двойного смысла, двойного дна, второго плана.
– Ирис, тебе не стоит учить меня жизни. Я знаю, что делаю и зачем, – подытожил я наш разговор.
– Но ведь это же не честно!
– О какой честности речь? – не понял я.
– Ты легко ввязываешься в драку, потому что знаешь: настоящей опасности для тебя нет. Боль ты чувствуешь, но не так, как нормальный человек! Ты ничем не рискуешь!
– Полагаешь, я не чувствую боли? – рассмеялся я.
Она смутилась:
– Ну, не так, как я или, скажем, этот парень, попавшийся к тебе под горячую руку. Жизнью ты в любом случае ведь не рискуешь?
– Вы закончите когда-нибудь разговаривать или нет?! – рявнул над нашей партой учитель, который, похоже, уже не первый раз обращался к нам, но, слишком увлечённые нашей беседой мы его попросту не замечали.
– Или немедленно прекратите! Или покиньте класс.
Я бы охотно его покинул. Просто с превеликим удовольствием. Прихватив с собою Ирис. Или послал бы этого ботаника куда подальше, пощекотав ему нервы. Но Ирис такого представления явно не оценит.
Повезло сегодня сморчку.
Скрестив руки на груди, я молчал. Преподу хватило и моего взгляда, чтобы поспешно ретироваться.
Ирис всем своим видом демонстрировала нежелание продолжать разговор. Как обычно, и моё настроение резко переменилось.
С какой стати эта девица думает, что я стану за ней бегать? Пф-ф! В мире таких много и, если одна желает демонстрировать синдром ПМС, всегда найдётся другая, без гормональных сбоев.
Не дожидаясь звонка с урока, я просто поднялся и вышел из класса и решил пойти покурить, чтобы успокоиться.
Зайдя в одну из туалетных кабинок и, чиркнув зажигалкой, я глубоко затянулся. Но не успел досмолить сигарету и до половины, как дверь в мужскую туалетную комнату распахнулась, со стуком ударившись в стену.
По кафелю затопали ноги. Судя по звуку, несколько человек.
Топ-топ-топ. Бух! – кого-то пихнули на пол, и он повалился, словно брошенный наземь мешок с картошкой. Потом раздались явственные звуки ударов. Целая серия. Судя по всему, жертву пинали ногами.
– Сволочь! Ты меня заложил! Ты сказал, что я списывал?! Я никогда не списываю! – рычал один голос.
– Ну, давай! Надери ему задницу! – подначивал другой.
– Я ничего не рассказывал! Я никому ничего не говорил! Клянусь вам! Не бейте меня! – испуганно звучал третий.
Я поморщился.
Когда сам кого-то третируешь, не видишь, как это смотрится со стороны. А смотрится паршиво.
Сколько их там собралось против одного ноющего слизняка?
Словно в ответ на мою мысль в голове зазвучал сердитый голос Ирис: «Ты легко ввязываешься в драку только потому, что знаешь – настоящей опасности для тебя нет».
Может она права, мать её?!
Опустив взгляд вниз, в просвете между полом и дверцей туалетной кабинки я насчитал три пары ног.
– Не бейте, только не бейте! – скулил с пола парнишка.
Нервный маменькин сынок, из тех, что никогда не могут постоять за себя сами и чаще всего становятся жертвами различных отморозков.
Я его не помню. Кто-то из вечно безликих ботаников, до которых обычно никому нет дела. Таким их мамаши вечно запрещают дружить с плохими мальчиками, потому что плохие мальчишки могут научить их ненаглядное детище очень нехорошим вещам. И всем этим глупым мамашам, пестующим своего сыночка, невдомёк, что однажды их усечка-пусечка попадёт в жестокий мужской мир, весь из себя такой нежный, ранимый и правильный. И будет там валяться на полу, облизывая подошвы чужих ботинок, потому что дорогая мамочка сделала всё возможное и невозможное, чтобы кастрировать своё ненаглядное чадо ещё в младенчестве.
Без тестостерона остаётся только на радужный парад идти.
Я услышал, как один из парней, фыркнул:
– Ладно, хватит.
Он протянул руку лежачему:
– Вставай, давай! Не бойся. Я ничего тебе не сделаю.
И когда жертва, осмелев, ухватилась за руку экзекутора, последний со всего маха заехал ему ногой в пах, выбивая сдавленный стон.
Ногой в живот это обычно больно. По опыту знаю.
А бить лежачего, сначала протянув ему руку?..
Щёлкнув задвижкой, я вышел из кабинки и, не вынимая сигареты изо рта, двинулся на парней.
Что б его! Это были негры!
Нет, ну я же честно не хотел развивать расовый конфликт? Да тот, что намечался теперь, был и не на расовой почве. Будь передо мной белые парни, они получили бы совершенно так же.
– Тебе чего? – развернулся ко мне черномазый.
Я, не сбавляя шага, медленно приближался к нему
Негр и не думал отступать. Мой рафинированный вид до определённого момента никому не внушает опасений.
– Тебе тоже хочется получить, урод! – толкнул он меня в грудь. – Что? Жить надоело?
Затянувшись поглубже, я медленно, со смаком, выдохнул сигаретный дым, заполненный сладостью марихуаны, ему прямо в лицо.
– Белый пидор! – выплюнул он, стараясь не сбавлять гонора, но по глазам было видно, он бравирует, пряча страх.