– Ну и как? Интересно?
– Почему ты опять злишься?
– Господи, Мередит… просто чудесно! – буркнул Артур, отводя взгляд.
Ему почему-то отчаянно хотелось взять свои слова обратно. И душу жгло, как кислотой, от её странных, совсем ему не нужных, признаний. И он хорош? Ну какого чёрта взял и брякнул?..
– Ты не думай, я ничего против геев не имею. Это даже хорошо, что ты такой.
Артуру захотелось её придушить.
– Ты так думаешь? – глянул он ей в глаза. – И что в этом хорошего?
– Ну, я не знаю… Теперь мы точно можем быть просто друзьями, и я могу не задумываться, о том, что ты можешь…
Она смутилась и отвела глаза, встав к нему в полуоборот, словно заинтересовавшись тем, что было за окном.
– Что я могу – что? Начать к тебе приставать? Начну тебя грязно домогаться? – голосом холодным, как вода в замерзающей реке, протянул Артур. – Знаешь? А я бы на твоём месте не был так в этом уверен.
– Как это понимать?
– Вдруг я решу резко перевоспитаться?
– Исправиться – это всегда хорошая затея, – усмехнулась она в ответ. – Но сейчас давай всё останется, как есть?
Артур отвернулся, сжав кулаки.
Какого чёрта ему так явственно представляется, какие у Мередит прохладные ладони и гладкие, чуткие пальцы.
Прикосновения у них осторожные, нежные. От одной мысли об этих прикосновениях на лбу выступает горячая испарина.
– Пожалуй, ты всё-таки права насчёт пальто. Его лучше будет снять. Поможешь?
Под его взглядом Мередит испуганно сжалась и попятилась:
– А сам что, маленький? Не справишься? – ощетинилась она своими маленькими колючками
– Маленький – не маленький… да не бойся ты. Не трону я тебя. Про девушек я сказал тебе правду.
Она действительно была осторожна. И действительно прикасалась к нему так бережно, словно он был из стекла.
– Я кажусь тебе странным? – вдруг спросил он, глядя ей в глаза.
– Немного, – не стала отпираться она. – Мы оба не слишком сильно изменились с тех пор, как перестали быть детьми, да?
– Только не ты, – лёгкая улыбка заиграла на губах у Артура. – Ты точно изменилась. Если честно, я удивился, когда увидел тебя и едва узнал. Я ж представлял тебя жизнерадостной пышкой.
Мередит покачала головой:
– Наверное, так бы и было, останься родители живы. Но всё сложилось иначе. Эй, ты чего? – испуганно отшатнулась она, когда Артур вдруг резко поднял руку к губам, прижимая к ним пальцы, в мгновение окрасившиеся кровью.
– Помоги мне… дойти до комнаты.
Деревянным, словно бы и не ему принадлежащим голосом, проговорил Артур.
– Дойти? Ты уверен?
– Нет. Возможно будет лучше, если ты сама выйдешь отсюда?
– Я не уйду. Я тебя одного не оставлю.
– И тебе придётся на всё это смотреть? – пожал плечами Артур. – Учти, дальше будет только хуже.
– Тем больше оснований не бросать тебя одного. Так ты хотя бы будешь уверен, что я не сбежала, а я стану знать, что ты ещё жив.
Артур закрыл глаза, понимая, что в чём-то она права.
– Крови будет много, – повторил Артур.
– Почему?
Вот глупее вопрос в данной ситуации можно придумать?
– Никогда не вдавался в подробности и не интересовался причинами. Просто по опыту знаю: много – и всё.
На сей раз волна боли, поднявшаяся из глубины тела, напоминала вскипевшую, готовую, наконец, вылиться из недр вулкана, лаву.
Артур не сдержался. Глухой стон сорвался с его губ. Чудовище, вечно голодное, вечно беспощадное, продолжало пожирать его изнутри.
– Уходи, – проговорил он слабым, бесцветным голосом, сам понимая, что она его не послушается и никуда не уйдёт.
– Я не понимаю, что происходит? Чем помочь?
Конечно, она не понимала. Но некоторые вещи и не требуют понимания.
– Ты ничем мне не поможешь.
Артур, чувствуя приближения приступа, спустился из кресла на пол.
Было ощущение, что в висках, ключицах, груди, животе – во всём теле одновременно вскрылись все раны и мучительным, вязким потоком по венам и артериям струилась не кровь, а огонь, всё убыстряя своё течение и становясь горячей с каждым кругом.
Мучительные полустоны-полувсхлипы, срывающиеся время от времени с его губ, могли заставить потеряться не только хрупкую девушку, но и кого покрепче. Даже в том полубредовом состоянии, в котором он сейчас находился, он не мог заставить себя отрешиться от широко распахнутых, испуганных глаз.
Чтобы не упасть, иногда лучше предусмотрительно лечь. В сердце, желудке и животе крутились, сходя с ума острые стрелы-лезвия, заставляя мелкую дрожь сотрясать всё его тело.
Боль давала странный эффект. От неё кружилась голова и всё вокруг казалось совершенно незначительным и странным.
Обычно мягкие, смеющиеся, словно подсвеченные изнутри глаза Мередит сейчас выглядели чёрными, словно разом лишились привычного блеска.
Можно было только догадываться, насколько страшной этой девочке показалась последующая пара часов?
Иногда, когда выдержка изменяла Артуру, с его губ всё-таки срывался хриплый вскрик, а по губам кровь сначала сочилась, потом текла. И всё закончилось тем, что она хлынула щедрым потоком, заливая пол, пальто, руки.
Собственное тело сделалось чужим. Артуру всё время казалось ещё вот-вот, ещё чуть-чуть, и ослепительная мука, заставляющая его корчиться на полу, выламывающая рёбра, вырывающая сердце из груди, наконец, лишит его сознание.
Но, как обычно во время приступов, боль мешала ускользнуть в бархатную анестезию небытия.
Казалось ещё капельку и лезвия-стрелки внутри него что-то безвозвратно отрежут, отсекут и душа, освободившись, упорхнёт прочь, ликуя.
Время тянулось как патока, как резина.
Время тянулось бесконечно долго.
И когда Артуру начало казаться, что в его теле больше не осталось ни крови, не нервов, способных ещё что-то чувствовать, не сгоревших, как пробки в электрощите, от перенапряжения, боль опала, словно языки пламени на прогоревшей древесине или угасающих углях.
Сил больше не осталось.
Артур лежал на полу, в луже собственной крови, как поваленное дерево, боясь пошевелиться.
Почувствовав движение ряжом он с трудом разлепил веки и увидел, что Мередит по-прежнему сидит рядом.
Так и не ушла.
Уже стемнело. Было темно и тихо.
– Артур? – шёпотом позвала она его.
Он ощутил прикосновение её горячих пальчиков к своей, словно покрывшейся инеем от внутреннего озноба, ладони. – Ты... ты жив?
