– Тебе нравится, как он трахает тебя? Или то, как он заставляет тебя трахаться с другими?!
– Если ты хотела меня защитить, свои кровавые вендетты нужно было проводить раньше! Теперь – поздно. Что выросло, то выросло.
– Почему ты защищаешь его, Энджел? – сбавив тон, с искренней печалью спросила Виола.
– О, Боже! – в нетерпении сжал кулаки Энджел. – Разве не понятно? Потому что он – мой отец.
– Он превратил твою жизнь в ад.
– Он учил меня существовать в аду, в который превратилась наша жизнь, матушка. Не мой отец сотворил людей вокруг. Не он расставил пешки на доске жизни. Он выживал, как мог. И учил меня выживать так, как умел сам. Вот и всё!
– А спал с тобой он тоже для вашего совместного выживания?
– Тебе ли упрекать его в этом? Ты же делала тоже самое!
– Я сделала это потому, что он угрожал нам обоим жизнью твоей сестры! Забыл?!
Энджел внезапно успокоился. Как это обычно с ним бывало, настроения менялись быстро и внезапно.
– Мы оба знаем, что он не причинил бы ей вреда. В отличие от меня или тебя Сандру он по-настоящему любит. Да и потом, после того раза, Рэй не стоял над нами, но мы продолжали… за это ты тоже предлагаешь мне ненавидеть его? Что тут ещё сказать? Мне чертовски не повезло с родителями, мама. Вы оба – два сапога пара. Мы семейка извращенцев. За то, какие вы есть вас нельзя не ненавидеть, но вы мои родители. И я хочу видеть вас живыми. Обоих. Почему? Не спрашивай. Не знаю. Просто – хочу. И точка.
Виола опустила голову, перебирая складки на пеньюаре, а когда подняла, в глазах её блестели слёзы.
– Я рада, что ты не ненавидишь меня. Хотя, наверное, должен? Я не защитила ни тебя, ни Сандру. Я… ничего в жизни не смогла.
– Пожалуйста, не надо! Ну какой теперь в этом толк. Никто же по-настоящему не пострадал?
– Пострадал. Только не понимает этого, – она прижала ладонь к щеке сына и на этот раз это был чисто дружеский, полный нежности, жест. – Бедное моё, изуродованное дитя!
Виола отвернулась.
Энджел всё ещё колебался. Рэй, перед тем, как свалить, категорически запретил давать матери дурь любого толка. Но, зная на собственной шкуре, какой жестокой бывает ломка, Энджел не находил в себе силы отказать матери.
Хотя так приятно видеть рядом с собой почти вменяемое существо! Он уже успел забыть, что Виола могла быть и такой.
– Ты когда-нибудь любила отца? – неожиданно для себя спросил он.
Мать бросила на него удивлённый взгляд:
– Любила? Не знаю, можно ли это назвать любовью? Он был рядом всегда и от него было не избавиться. Он умел причинять боль, но умел и дарить наслаждение, как никто другой. Я тянулась к нему не понимая, что это аморально. Некому нам двоим было объяснить, что такое мораль. Мы оба, словно плевелы за людским порогом, выросли сами по себе и делали что хотели и когда хотели, не признавая запретов. Нас не учили любить и любить мы оба так и не научились. Твой отец, мой брат, защищал меня от мира на свой лад, но я заплатила за это слишком дорогую цену.
– Значит, ты его не любила?
– Энджел! Что за вопрос?! Разве Рэя Кинга можно любить? Я была его тенью, мы с ним связаны. Я не могла жить без него – так и не научилась… а теперь уже поздно.
– А он тебя, как думаешь, любил? Хоть немного?
– А это важно? – отмахнулась Виола.
– У нас с сестрой отвратительная предыстория, – вздохнул Энджел.
– Это имеет для тебя значение?
– Родители всегда имеют значения.
– Не всегда. Для меня мои родители всегда были ничем, пустым местом.
– Как и дети, собственно, – с горечью отвернулся от матери Энджел.
Виола вздохнула:
– Я никогда не проявляла по отношению к вам жестокость. В отличие от вашего отца. Но к нему ты относишься лучше, чем ко мне?
– Ты не проявляла не только жестокость – ты по отношению к нам вообще эмоций не проявляла. Тебе всегда было плевать и на меня, и на сестру, и на Артура. За все эти годы ты никогда не говорила нам о нём – ни разу. И я бы понял, если бы ты этим пыталась его защитить. Как бы мне хотелось в это верить, мама! Но – нет! Тебе просто не было до него дела. Никакого. Ты равнодушная, безразличная ко всему, бездушная сука.
Виола смотрела на сына и в больших глазах её плеснулась сначала ненависть, а потом горькая насмешка:
– Ты понимаешь меня лучше других, сын. Как никто другой. Потому что в тебе живёт та же пустота.
– Нет! Мне, в отличие от тебя, не всё равно! Не все равно, что станет с Сандрой, с отцом, с Ливианом, Артуром… чёрт, да даже с тобой!
– Тем хуже, – пожала плечами Виола, – тем хуже для тебя. Ладно, куда ты там собирался? Иди. И спасибо за это, – она помахала заветным пакетиком с героином перед тем, как выйти из комнаты.
С досады Энджел схватил графин и шваркнул его об стену.
Он со всей силы несколько раз ударил в массивный бетон кулаком, сбивая пальцы обеих рук в кровь.
Совершенно бесполезная трата энергии! Кожа тут же, на глазах, стянулась. Пальцы на мгновение заломило, но в следующее мгновение кости срастались.
Бесполезно! С помощью физической боли так же мало возможности унять боль душевную, как и вызвать любовь в сердце отца или матери. Что не делай – им просто плевать! Отец ещё и удовольствие получает, садист хренов.
Но лучше так, чем, как в случае с Виолой – клубящийся туман пустоты.
Глава 20. Энджел
Энджел поспешил покинуть отцовскую берлогу. Кипящая в нём ярость и адреналин требовали выхода, зверь рвался с поводка, он был намерен спустить его.
В отличии от сестры Энджел всегда предпочитал автомобили байкам, ибо любил комфорт. Лишь в такие минуты, как сейчас, когда по венам и артериям вместо крови бежит кислота, двухколёсный конь – самое то. Дождь вперемешку со снегом летит в лицо, грязь брызжет из-под колёс, а от скорости закладывает уши, ты почти не чувствуешь лица – ветер и холод лишают кожу чувствительности.
А вот что сердце способно лишить чувствительности?
Он нёсся мимо высоких тротуаров, едва протискиваясь между рядами автомобилей, стоявших в пробках. Сознательно рискуя, почти ложась на землю на крутых поворотах от резко заложенного руля и снова встраиваясь в очередной ряд автомобилей.
Сначала у хаотичных передвижений не было никакой цели, потом Энджел вспомнил о вечеринке у Ньевес и решил направиться туда.
Огромный особняк ярко светился многочисленными огнями и оглушительно гремела музыка, раздражая ещё на подъезде.
– Ваш пропуск, молодой человек, – потребовал охранник, но стоило ему встретиться с чёрными глазами Энджела, как взгляд его остекленел, а рука сама собой потянулась к кнопке, открывающей ворота.
