Видимо, мой вид говорил сам за себя, потому что когда я поднял голову, она хмурилась:
– Что опять не так? Хотя, нет, не говори! Дай сама догадаюсь. Синтия?
Отрицать очевидное смысла не имело.
Катрин гневно сорвала полотенце, бросая его в ближайшее кресло. Волосы потемневшим от влаги нимбов окружили её хорошенькую головку.
– Этому придёт когда-нибудь конец? – всплеснула она руками. – И не говори мне «это моя сестра».
– Я и не собирался.
Солгал. Именно эта фраза вертелась у меня на языке: «Это моя сестра».
– Что ей опять от тебя понадобилось?
– Честно? Я не знаю, – устало потёр я виски, начинавшие болезненно ныть. – Она не сказала в чём конкретно дело. Но, наверное, что-то серьёзное, раз она взялась потревожить в такое время…
– Конечно, важное! Возможно, принцесса заскучала! Или не может заснуть! Или у неё трюфеля закончились. Но без причины она точно не стала бы никого беспокоить в такое время!
Катрин скрестила руки на груди:
– Что ты собираешься делать?
– Если я не приеду, её это наверняка обидит…
– Да ты что? – зло засмеялась Кэтти. – У тебя проблемы, дорогой. Если не поедешь, обидится она, а если поедешь – обижусь я. Кстати, это давно назревало. Рано или поздно придётся выбирать. Я понимаю, что ты хочешь съесть и персик, и лимончик. Но в этом случае и то, и другое получить не получится.
Её фраза натолкнула меня на идею. Не то, чтобы хорошую, но в некоторых случаях и что-то лучше, чем ничего.
Зачем выбирать, если можно схрумкать оба фрукта? Да ещё с сиропчиком?
– Я не могу не ехать. Вдруг действительно случилось что-то?.. Даже для Синтии это слишком, ставить подобные ультиматумы за несколько недель до нашей с тобой свадьбы.
– А я как раз противоречия в этом не вижу. Если ты до сих пор не заметил, она не фанат наших с тобой отношений, – с сарказмом завершила фразу Катрин. – И не то, чтобы я угрожала, но сам понимаешь: поедешь к ней сейчас, нашим отношениям это на пользу точно не пойдёт.
Это верно.
– Так что?.. – вопросительно взглянула на меня Катрин.
– Мне представляется возможным один единственный выход, дорогая: поехать вместе. Только так я смогу угодить обеим.
– Альберт, – покачала головой Катрин, – нам обеим ты не сможешь угодить никогда.
– Ты едешь? Или нет? – нарастающее раздражение всё труднее становилось сдерживать.
– Еду, конечно.
Кое-как высушив мокрые после душа волосы и набросив на плечи полушубок с капюшоном, Катрин объявила себя готовой к выходу. В мобильности этого века есть своя прелесть, но, чтобы оценить его, нужно быть родом из другой эпохи. Аборигены же своего счастья не ценят потому что не знают другой жизни, без машин, мобильников, неудобной одежды, антибиотиков, гаджетов, телевизоров.
Современный мир прекрасен, но я в нём чужак. Я в вечной ссылке без права возвращения. Именно так моё сознание это воспринимало. Не будто бы умерли все мои родные – будто умер я сам.
Громкий пронзительный сигнал заставил меня вернуться в реальность.
– Осторожней! – попросила Катрин. – Мне совсем не хочется попасть в аварию.
– Мне тоже, – заверил я её, честно стараясь больше от дороги не отвлекаться.
– Уверена, мой приезд госпожу Элленджайт не порадует, – заявила Кэтти после небольшой паузы.
– Зато мне обеспечит мне ревнивой сцены.
– С моей стороны – возможно, а с её – вряд ли, – хмыкнула Катрин, поудобней устраиваясь на сиденье рядом.
Кажется, она собралась подремать? Отлично.
Одной из причин, по которой моя будущая жена мне действительно нравилась была её немногословность. Катрин всегда говорила только то, что хотела сказать, не больше, но и не меньше. Порой она выводила из себя своим упрямством, временами покоряла здравым смыслом и умением мыслить трезво, отсекая всё лишнее с хирургической точностью. В ней был стержень, стальной и холодный, как скальпель. Если, например, завтра она решит, что я не соответствую её критериям и требованиям, не дотягиваю или, напротив, слишком далеко захожу, она вышвырнет меня из своей жизни даже если для этого придётся сделать это вместе с сердцем.
Я так не умею.
Если человек мне дорог, плох он или хорош, я буду до последнего держаться за него. Я так во многом не соглашался с Синтией, во многом осуждал Ральфа, но я не мог пойти против них, потому что любил.
Даже когда понял, что дорога, выбранная этими двоими, всех заведёт в тупик, я ничего не делал, потому что боялся причинить им боль или потерять их.
Я не умею отпускать тех, кого люблю. Это, наверное, хорошо. Но то, что я не могу противостоять тем, кто мне дорог – моя слабость.
У Кэтти такой слабости нет. «Если твой правый глаз и твоя правая рука соблазняют тебя – вырви их». Она вырвет.
И если оступлюсь в ближайшее время, меня выбросит. Ни деньги, ни договоры, ни угрозы, ни уговоры не помогут. Если я оступлюсь ещё раз, выбрав Синтию или Кинга, она уйдёт.
Во время гангрены загнивающий орган следует удалить, чтобы не заразился весь организм. Катрин отлично разбиралась в медицине и, как любой хирург, умела действовать очень жёстко.
Я тоже принял решение. Я не потеряю мою новую жизнь.
Но… сердце болело, когда вставал выбор: либо Катрин – либо Синтия. В очередной раз я давал слабину. Мне следовало сказать Синтии, что мы должны поговорить по телефону, поговорить завтра, что нам вообще не о чем разговаривать!
Но вместо этого я кручу руль и жму на педаль газа, сокращая расстояние между нами.
Мне в детстве, бывало, снился кошмар. Я один, на тонкой, покрытой льдом дороге, а вокруг – мрак. Почти такой же густой, как сейчас – не метафизический, иносказательный, символический; а настоящий, реальный – во плоти. Просто темнота, за которой ничего нет и из которой все мы родом.
Я не понимал, откуда я и куда иду, но остро чувствовал своё одиночество, но не знал, как положить конец путешествию, найти людей, отыскать пусть маленький, но огонёк.
Удивительно, но в темноте границы стираются. И временные – тоже. Сейчас, если бы не автомобильный салон, если бы не Катрин, можно подумать, что сквозь мрак я еду в Кристалл-Холл прошлых лет.
С щемящей болью в сердце я думал о тех, кто никогда не увидит моей свадьбы, невесты, моих детей.
Я знаю, Катрин понравилась бы им всем – маме, отцу, дяде Винсенту. Она наверняка бы нашла общий язык со Стеллой, моей дорогой кузиной.
А вот Ральфу бы Кэтти не понравилась. Ему по-настоящему не нравился никто. Он и любил-то людей не благодаря зарождающейся к ним симпатии, а вопреки неприязни.
