– Что это?
– Где? – не понял он.
Я взяла его за руку, притягивая к себе.
В первый момент он охотно поддался, а потом, словно сообразив, что привлекло моё внимание, напрягся, не давая мне взглянуть.
– Похоже на шрамы. Но, у таких, как ты, шрамов нет.
– Это не шрамы, – голос его звучал тихо и совершенно без эмоционально. Из него исчезла певучая обволакивающая мягкость. Голос стал походить на взгляд – лёд.
– А что?
– Следы от уколов.
– Я бы спросила: «Да ты шутишь?», – но сама понимаю, что нет. Какие, к чёрту, уколы, если Элленджайты способны обзавестись новой печенью, кишками или сердцем в течении получаса?
– Новое изобретение твоего отца. Следы остаются на коже до тех пор, пока препарат продолжает действовать. Эти следы – как индикатор.
– И что за препарат?
– Мне не хочется об этом говорить. Это, правда, неважно.
– Неважно? Уж позволь, я сама решу, что для меня важно, а что нет, ладно? То, что он обычно проверяет на других, он потом применяет к моему брату. И эти его пыточные игрушки раз от раза всё извращённей и изощрённей.
– У тебя несколько братьев. За какого из них ты переживаешь?
– Так уж получилось, что лишь к одному из них я привязана по-настоящему.
– Расслабься. Твой отец не для твоего брата эту химию изобретает.
– А для кого же тогда?
– Для себя. Ему нравится развлекаться таким образом. И мне тоже. Ну, и поскольку всё это никак не касается твоего любимого брата, может быть, сменим тему? Давай поговорим о чём-нибудь другом?
– О чём?
– Обо мне, например.
– И что мы в этой теме станем обсуждать?
– Сколько сарказма! Действительно, что тут обсуждать? Моя персона тебе совсем-совсем не интересна.
Я усмехнулась. Мы оба понимали, что это не так.
– Я никогда такого не говорила. Такая эксклюзивная прелесть как ты разве может быть не интересна? Я всего лишь не хочу быть той бабочкой, которая вослед за другими полетит в огонь. Мои серые крылышки мне слишком дороги.
– А я рискну утверждать, что всё же полетишь. И тебе понравится. Даю слово.
Глава 14. Ральф
И что ему ответить, чтобы уж совсем банальностью не прозвучало? Я чувствовала такую подавляющую усталость, на грани опустошённости, что совсем не хотелось язвить или спорить.
– Расскажи что-нибудь, – попросила я, укладываясь на подушку.
Стоило повернуть голову, как наши лица оказались совсем рядом.
– Сказку на ночь? – усмехнулся он.
– Лучше – о себе.
Мне показалось, или с губ его слетел лёгкий, подавленный вздох.
– Если я начну говорить о себе, это будет недобрая сказка.
– Я добрых и не жду. Мне не так уж сильно нужны сказки. Я согласна и на правду.
– Я не люблю говорить о себе, но, если ты просишь?.. Почему бы и нет?
– Как чувствуешь себя, умирая в одном веке и очнувшись в другом? Как тебе новый мир?
– Если отбросить мишуру, вроде новомодных гаджетов и этих суетливых, шумных машин – да всё то же. Люди не меняются, их суть остаётся прежней. Научить использовать технику несложно. Гораздо легче, чем принять тот факт, что все, кого ты любишь – мертвы. Почти век. Когда собираешься умирать, ты вроде как уходишь, а оказалось – ушли от меня, – он снова улыбнулся своей странной, меланхоличной и в то же время насмешливой улыбкой.
–Мне иногда так хотелось закрыть глаза и переместиться куда-нибудь далеко – на другой конец света. Туда, где ни Рэй, ни его банда не существует. И где нет Элленджайтов.
– Разве в этом мире тебе никогда не жалко было бы потерять?
– Одно из преимуществ того, чего нет – ты это не потеряешь.
– Грустное преимущество, на самом-то деле. Странно, что не приходится тебе ничего объяснять по поводу моего появления в вашем мире.
Пришёл мой черёд усмехаться:
– Как странно, наверное, было бы слышать этот разговор со стороны? Даже Элленджайты появляются на свет общим для всех путём – из тех же ворот, что и весь народ, – насмешливо прищурилась я. – И всё же, так похожие на людей, мы нелюди.
Ральф в очередной раз едва приметно пожал плечами, будто говоря: «Что тут скажешь?»
– Мир свечей и канделябров, лошадей и балов, – в задумчивости протянула я. – Мне сложно представить всё это наяву.
– К различиям быстро привыкаешь. К тому же свечи, экипажи, горячие ванны – всё это было заботой слуг. Наш образ жизни не слишком отличался от того, что вы ведёте теперь. Буржуазные города были словно уже, медленнее в движениях, было больше нечистот и крыс. Жизнь двигалась гораздо медленнее, словно неторопливая река. Но тебе в начале 19 века было бы нестерпимо скучно.
– Не могу себя там представить.
–Если честно – я тоже. Ты слишком любишь скорость, Сандра. В душных залах тебе стало бы скучно.
– Тебе было скучно?
– Нет.
– В тебе есть что-то не от мира сего. Печать неуловимого аристократизма. Того, каким он был прежде. В Альберте он тоже угадывается, но в тебе он как-то ярче выражен, что ли? Кем вы друг другу приходитесь? Вы знали друг друга?
– Нет. Вообще-то, Альберт сын моей младшей сестры. И если бы всё двигалось естественным порядком, к его появлению на свет мне было бы… двадцать три года, – словно бы с удивлением проговорил он.
– А сейчас сколько?
– Двадцать один. И мы почти ровесники.
Я тряхнула головой, пытаясь вообразить себя пробудившейся от сна ровесницей своим племянникам, детям Энджела или Ливиана? Это было сюрреалистично и невообразимо, у меня не настолько богатое воображение
– Ты хотел бы вернуться назад?
– Да, – не задумываясь ни на секунду отозвался Ральф и я вдруг ощутила болезненный укол ревности. Странно. С чегу бы и к кому мне ревновать? Или этот меланхоличный красавчик всё же ухитрился меня зацепить?
– В отличие от меня, ты, кажется, оставил в своём мире кого-то дорогого по сей день?
– Для тебя во времени прошли столетия, а я закрыл и открыл глаза. Ах, да – ещё немного побродил по Элленджайту вашего времени.
– Сильно изменился?
– И да, и нет. Город теперь выглядит иначе, не осталось даже названия от старых улиц. Не найти потомков тех, кто был богат и именит, а прежние шикарные особняки выглядят лачугами. Самое забавное, что Хрустальный Дом уцелел.
– Синтия за ним приглядывала. Да там в большинстве своём новодел и реконструкция.
