- Ян, а что такое шлюха?
- Солнышко! А вот здесь никаких исключений быть не может. Это слово категорически нельзя употреблять. Это некрасивое ругательство.
Внутренний голос подсказывал, что слово в лексиконе ребенка появилось неспроста. Не отлипая от меня, малышка тут же прояснила ситуацию.
- Ян, мама тебя так назвала. И еще сказала, что ты бывшая. Ну какая же ты бывшая, если ты самая – самая настоящая!
Грязное дело, выспрашивать у ребенка, откуда она это взяла, но ситуация тоже была неординарной. Кредит и привязанность к Машуле держали меня здесь крепче суперклея. И даже мучительные встречи с Русланом не делали мое существование невыносимым. После совместного ужина или случайного пересечения немного саднила душа, но уже не кровоточила, как раньше. Эти встречи стали наркотиком, моим аналогом кокаина, вдохнув который, я чувствовала себя женщиной. Потому что Руслан, каким бы он ни был занятым и спешащим, всегда ловил меня темным, горячим взглядом, и тут же отводил его.
И эти мгновения говорили больше, чем любые слова. Он не остыл. И недавние гонения лишь это подтверждали. Но теперь опасность пришла с другой стороны.
- Солнышко, - сглотнув слюну, чтоб хоть как-то смочить пересохшее горло, начала я. – А кому это мама говорила.
- Я спустилась вниз, к Клавдии, чтоб попросить сока, и услышала, как мама с папой ругаются за дверью. Мама сказала, что ты шлюха, а он подлец, потому что держит в доме свою бывшую. И еще сказала, чтоб он тебя уволил.
Горячий ком подступил к горлу и запульсировал там, будто само сердце вдруг оказалось там. С трудом справившись с волнением, я еле выдавила из себя.
- А что папа?
- Папа хлопнул,наверно, по столу чем-то, а я испугалась, что меня могут увидеть под дверью, и убежала.
Липкий холодок страха пополз по спине. Неужели эта курица готова снова причинить боль ребенку, лишь бы избавиться от тени прошлого. Да, Полинка времени зря не теряет. Не поймет дура, что чем больше она другим пакостей делает, тем хуже самой. Злоба ее окутывает, словно кокон, и она отравляется собственной желчью. И странное дело – у меня вообще на нее нет какой-то жгучей обиды, просто недоумение, граничащее с жалостью. Это ж надо так себя не любить, чтобы думать только о том, как бы кому насолить. Настоящая Шапокляк – «хорошими делами прославиться нельзя».
Но тем не менее, сейчас я могу оказаться на улице из-за ее «чистой» любви к искусству гадить людям.
Глава 22
И только я об этом подумала, как мысли начали материализоваться. Не успели мы с Машулей разложить картинки с французскими словами, как нарисовалась мадам Троицкая. От ее фальшивой улыбочки мое сердце екнуло и будто провалилось куда-то вниз.
- Ой, вы занимаетесь? Какие молодцы! – начала источать мед Алина. – Но ничего ж страшного не произойдет, если вы ненадолго прерветесь. Машенька, ты сейчас с Шурой съездишь в одно место, а у нас с Яной Викторовной есть одно дело дома. А потом мы закажем суши с роллами и обойдемся без обеда.
Я уж думала Алина совсем кукушка, но нет. Она знает, что для Машули обед в столовой с прямой спиной и ножами –вилками по-прежнему не доставляет особого удовольствия. А вот потрескать за обе щеки что-нибудь в неформальной обстановке – это просто праздник. А роллы мы любили обе. Особенно в кафе с ярко выраженным японским колоритом. Там она без напоминания садилась ровно, натягивала на мордашку непроницаемое выражение самурая (наверно, отголоски японских аниме просачивались сквозь мое воспитание), вооружалась палочками и самозабвенно погружалась в процесс.
Но даже не знаю, как Алина угадала насчет суши с роллами. Может, Машуля когда-то похвасталась? Или она в телефоне мужа отчеты увидела?
У меня была карточка, которую Руслан выдал на повседневные расходы - оплатить занятия, спектакль или музей, кафешка.
Правда, эта мысль быстренько испарилась: под ложечкой уже так противно тянуло от дурного предчувствия, что я практически не сомневалась – меня ждет большая задница.
- Я поеду без Яны? – недоуменно спросила малышка.
- Да, Машенька! Яна мне нужна дома.
Машуля вопросительно уставилась на меня, требуя подтверждения. Но мне ничего не оставалось, как утвердительно кивнуть.
- Поезжай солнышко, - от расстройства мой голос вдруг охрип, и я прокашлялась. – Французский никуда не убежит. Только переоденься.
В горле стоял ком. Впервые с момента моего появления в этом доме мы расстаемся с Машулей. И самое страшное – сейчас, кажется, навсегда. И как ребенку дать понять, что я люблю ее, что я ее не бросила? Записку написать не могу – она еще не научилась читать. Телефона у нее нет. А при Алине сказать, что я ее очень люблю, тоже не вариант…
- Ну ладно, - не заподозрив ничего плохого, согласилась малышка. А я поняла, что должна сделать.
Когда Машуля побежала к машине, я позвонила Шурику и попросила дождаться меня. Извинившись перед Алиной, я метнулась в комнату и достала свою самую дорогую вещь. Бусы, подаренные Русланом. Подаренные с любовью. Так пусть эта любовь и вернется к нему. Только опосредованно. Смахнув невольно набежавшие слезы, я сфотографировала их на память, прижала к сердцу, а потом поцеловала. Совсем как тот кусок янтаря, который оставила Руслану.
Вот и все. Я больше не солнечный Янтарик. Судьба жестоко шутила надо мной, безжалостно отбирая все то, что я люблю. Но жить нужно дальше.
Как угорелая кошка, я выскочила во двор и занырнула в машину.
- Машуля, мы с тобой первый раз расстаемся. И я хочу, чтоб вместо меня с тобой был талисман, , который будет тебя охранять. Носи его в сумочке, а дома спрячь. Чтоб никто не видел. И это будет мой самый –самый рыжий секретик.
- Ян, ты чего? – малышка встревоженно посмотрела на меня. – Это ж твои бусы. И они очень красивые, и ты в них красивая. И наверно, дорогие.
- Солнышко, они очень дорогие, и я дарю их тебе, чтоб ты не сомневалась, что я люблю тебя. Возвращайся скорей.
Давясь слезами, я чмокнула малышку в носик.
Шурик, очевидно, проинструктированный, сколько должен возить ребенка, подавленно молчал, понимая, что больше меня не увидит.
- Будьте осторожны! – напутствовала я и скрепя сердце пошла получать черную метку.
Наверно, так идут к эшафоту приговоренные к казни. Глотая картинки окружающей действительности, давясь последними глотками воздуха. Как оказывается, я привыкла к этому, пусть и чужому, дому. Я была занята весь день, общение с живой, искренней девчушкой доставляло огромное удовольствие, помноженное на любовь к ее отцу. Иногда я ловила себя на мысли, что закутываюсь в кокон самообмана – передаю через Машулю свою чувства Руслану. Но этот самообман был безвредным, позволяющим как-то выжить.
