Придушить ее за это хотелось. Немножко. До легкой асфиксии. Но кто ж душит дурных баб, особенно если они могут оказаться в положении?
При мысли о положении моя морда, казалось, вся разъехалась вширь. Губы чуть не треснули от улыбки.
И как я сам не допетрил заделать ей ребенка еще в прошлый визит? Ну, подумаешь, замужем! Подумаешь, детей в коридоре не делают! Моя женщина, что хочу, то и делаю! В коридоре, на улице, в машине — пофиг где, лишь бы с ней.
Нормально так меня озарило! Приложило, как веслом по голове. И на душе сразу стало хорошо, легко, спокойно… что я чуть не скупил половину аптеки и продуктового магазина рядом с Полькиным домом.
Вот только дуреха моя не ждала. Зеленела себе и дальше, как осина в апреле.
Дверь чуть с плеча выносить не пришлось. Тянула резину до последнего. А когда открыла, вид такой удивленный был, словно к ней Пантелеймон Целитель пожаловал, не меньше.
— Я, конечно, понимаю, что с унитазом мне не тягаться, но, может, попробуем полечиться? — сам отстранил от двери и закрыл на ключ, пока хозяйка крепости снова не попыталась меня выпереть.
— Леш, но я…
— Помню. Временно неебабельна.
Наверное, нужно было выразиться как-то иначе. Девочка все-таки! Но пара минут под дверью дипломатии не способствовали. Снова меня вернули в статус мужиков, годных лишь для осеменения. Пробирка ходячая, а не человек.
— И развлечь мне тебя нечем. — Хамелиониха моя сменила цвет с зеленого на розовый.
Совсем не соображала. И баулы в руках ни о чем не говорили. Неизлечимая.
— Как это нечем? — Я протянул один из пакетов, тот, что поменьше, из аптеки. — В больничку будем играть. Чур, я доктор.
— Доктор-стриптизер? — На пухлых губах мелькнуло что-то похожее на улыбку.
— Зарплата у отечественных докторов маленькая, так что… Как говорится, жизнь заставит, еще не так раскорячишься.
— Да, почти как у учителей.
Словно мешочек с подарками от Санты, Поля раскрыла пакет. Стала медленно перебирать коробочки, иногда о чем-то хихикая себе под нос, иногда разглядывая очередную находку настолько внимательно, будто это эликсир бессмертия.
В общем, была занята и молчала.
Такая она меня вполне устраивала. Для начала. Никто не лез с любопытным носом в другой пакет, не спрашивал: «Зачем ты это купил?», не ныл «Я такое не ем!» и не возмущался, что в холодильнике вдруг не осталось ни одной свободной полки.
Почти идеальная женщина. Тихая, покорная, с непонятным цветом лица, но последнее было поправимо.
***
Пихать в Польку лекарства оказалось гораздо сложнее, чем заталкивать член. На него она прыгала сама. Без боя и с большим энтузиазмом. С порошками и гелями дело обстояло хуже.
Не убеждали никакие заверения фармацевта из местной аптеки, а их я запомнил хорошо и повторял, как долбаный какаду. Не помогали никакие волшебные слова вроде «пожалуйста» и «солнышко». Не мотивировали шлепки по попе и поцелуи в лоб.
С полчаса мы бодались, как два барана, чтобы она впихнула в себе хотя бы Энтеросгель. И еще полчаса я выслушивал причитания о том, какая это гадость.
Причитала Полька не сильно правдоподобно. В искусстве нытья она не дотягивала даже до трехлетнего сына Басманского. Но держать ее на коленях и слушать это щебетание было забавно.
«Леш, я бы справилась и так, правда».
«Меня почти отпустило как раз перед твоим приходом».
«Он противный такой. Как силикатный клей. Нет, не спрашивай, откуда я знаю про клей!»
Словно не Полька это была, не роскошная длинноногая училка, от которой мой член уже неделю стоял по стойке смирно, а какая-то другая женщина.
Даже не женщина, а девочка. Молодая, смешная, неопытная и такая до боли знакомая… Коза с Дачного.
Так бы держал ее и держал. Пока не вырастет. И никаких больше армий, Лондонов и мужей. Только она и я. Ну, может, еще третий и четвертый — наши.
— Что ты сказал? — Поля пихнула меня в плечо, и я понял, что последнюю фразу произнес вслух.
— Что воняешь ты, душа моя, как трехсотлетняя черепаха Тортилла. — Прямо с Полей на руках я поднялся с дивана. — Пойдем-ка в ванную. Топить котеночка.
Она будто вмиг поумнела, обхватила меня за шею. Прижала голову к груди.
— А про «третьего и четвертого» расскажешь подробнее? — зыркнула снизу вверх с таким огнем в глазах, что я чуть не вписался в косяк.
— Вот в ванной и обсудим. Все равно трахать тебя нельзя, а заняться чем-то надо. — Важно внес свою ношу и сам лично начал раздевать. Впервые без спешки.
***
Раньше я не понимал, какое может быть удовольствие в горячей ванне. Мокро, бесполезно и скучно. Но теперь стало ясно — я неправильно ее принимал. Нужно как сейчас — не джакузи два на два, а старая советская ванна. Не встроенная стереосистема с коллекцией любимых треков, а шумный вентилятор под потолком. Не пузырьки, а разомлевшая красотка в костюме Евы.
Наверное, женщины попадались неправильные. Без ванн и вентиляторов. Ну и еще кто-то один был дебилом.
— Возвращаться и правда было необязательно, — когда вода уже начала остывать, Поля затылком потерлась о мою грудь и заговорила. Впервые за полчаса райской тишины.
Я аж зевнул.
— Наша песня хороша. Начинай сначала.
— Я так старалась отделаться от тебя. Думала, получилось.
Послышался второй зевок. На этот раз не мой.
— А я думал, что тебе тут волосы надо над унитазом подержать, свежий запас салфеток подготовить.
— И ты бы держал? — Полька обернулась назад и удивленно покосилась на меня. — Волосы, пока я… тогось.
— Была у меня когда-то эротическая мечта — держать тебя за хвост, когда трахаю. Ух, сколько ночей она меня изводила!
— Крамер! — Острый локоток заехал мне под ребра.
— Но раз хвоста нет, так хоть так.
Я перехватил девчонку поудобнее, чтобы не брыкалась и не толкалась. И одну руку положил на грудь. Идеально!
— Эти твои мечты… — Чуть повернувшись, она поцеловала меня в плечо. Невинно, но кое-кому внизу хватило, чтобы приподняться.
— Тебе не нравятся? — В ответ я немного помял любимые окружности.
В пене грудь смотрелась убийственно хорошо. Хоть фотографируй и заказывай себе такой антистресс — два сладких холма с острыми пиками, приятная ложбинка, которую в случае необходимости можно было использовать для дела, и пенный коврик. Мужская мечта.
— Леш, мне с тобой столько всего нравится… — Поля провела ладонью по краю ванны и безвольно уронила ее в пену. — Страшно становится.
— Мм… Дай угадаю! Страшно, что я заделаю тебе ребенка, а потом улечу домой. Так?
