— Милая, если хочешь, могу прямо сейчас начать. — Избавившись от бокала, Эд расстегнул пуговицу на левом рукаве и принялся его закатывать. Медленно, со знанием дела, как дворянин перед дуэлью. — Какую часть тела отбить первой? Что тебе не сильно дорого?
— Ты можешь еще хоть минуту побыть серьезным?
— Да я ради тебя…
Басманский набрал полную грудь воздуха, но договорить так и не успел.
— И что у нас тут происходит? — прогремело у меня над ухом.
— А вот и Ромео! Легок на помине! — Второй рукав постигла та же участь, что и первый.
— Эд, тебе снова жить надоело?!
Леха хоть и не стал закатывать рукава, но от волны злости, что от него прошла, меня легонько тряхнуло.
— Да вот зазнобу твою пытаюсь соблазнить. Доказать, что квалификация моя за прошедшие годы повысилась. Опыт, знания, все дела.
— И как? — На щеках Лехи заходили желваки. — Успешно?
— Говорит, любит только тебя. И в Лондон готова лететь хоть сейчас.
У меня внутри будто воздушный пузырь лопнул. Напряжение все еще чувствовалось, страх за Леху зудел, но еще сильнее хотелось смеяться.
Над ними двоими, такими большими и серьезными.
И над собой, за которую самые главные слова сказал совершенно посторонний человек.
Глава 30. Терапия любовью
Половинок, конечно, не существует.
Но дурных хватает!
Леха
Все же брать с собой Полю было плохой идей. Чувствовал ведь, что Эд обязательно к ней пристанет и что-нибудь разболтает.
Судя по его слишком веселому виду и закатанным рукавам, рассказал много, а сейчас пытался перевести стрелки.
Зря я не согласился на Полькину идею явиться сюда с подружками. Пусть бы бдела за мной со стороны. Ради нее, так и быть, приударил бы за какой-нибудь из местных барышень, а потом выпрашивал дома прощение.
Ей бы понравилось. Мне тоже. И сейчас не пришлось бы думать, за какое место подвесить лучшего друга.
Чертово сослагательное наклонение! Жаль, хлебать боржоми было поздно.
— Родная, если этот боров на что-то жаловался, я прямо сейчас оторву ему яйца. — Стоило Басманскому убраться, я обнял свою девчонку. Странная такая, затихшая. Непохожая на себя пару минут назад.
— Ты говорил, у него любовь. Яйца, наверное, лучше оставить.
Вместо того чтобы, как обычно, укусить меня за губу или подарить ведьмовскую улыбку, Поля прижалась щекой к груди.
Ну точно что-то услышала!
— Тогда голову оторву.
— Целоваться не сможет.
— А тебя волнуют поцелуи Басманского? — Я все же заставил ее посмотреть на меня.
— Его — нет, а вот твои… — зеленые глаза подозрительно заблестели. — Укради меня отсюда.
Последнюю фразу она произнесла едва слышно. Шевелились лишь губы, но я понял.
— Весь вечер ждал, когда ты скажешь это.
На душе потеплело. Почти как после слов Эда о любви и Лондоне. Первая просьба моей девочки. Даже если бы сейчас передо мной положили контракт на миллиард, я бы все равно выбрал ее. Растерянную мою, сладкую…
— Пойдем!
И не думая тратить время на прощания, я кивнул Эду и повел Полю между столиков на выход. Быстрее отсюда. Скорее в ее маленькую квартирку, где никто не будет мешать. С чужих любопытных глаз и подальше от болтливых языков.
Ноги сами несли, и раздражало лишь то, что нельзя в одно мгновение перемахнуть через половину Питера, чтобы остаться наедине. Этого хотелось отчаянно. Прямо сейчас, словно нынешний момент какой-то особенно важный.
Надеясь успеть, я даже с парковки выехал на скорости. Шлагбаум поднялся. Мотор «Ауди» взревел, и осталось продержаться каких-то двадцать-тридцать минут…
Тупо смотреть вперед и на знаки. На знакомые до боли улицы, дома, мосты, которые так и не удалось ни разлюбить, ни забыть.
Радуясь, что не пил, гнать машину и чувствовать, как что-то трещит по швам. Ломается на острые осколки. Царапает старые шрамы. Не больно. В кайф. Любовно.
— Леша… — Поля не выдержала первой.
— Да? — я утопил в пол педаль газа.
— Эд рассказал мне, почему ты не звонил и не писал после первого отъезда.
Басманского и пытать не пришлось. Поля во всем созналась сама.
— Это было давно. И уже не имеет никого значения. — Кое-кто все же подписал своим яйцам приговор.
— Я думала тогда, что ты просто бросил меня. Что устал добиваться.
Она зыркнула искоса, еще более потерянная, чем раньше. Глупая моя, уже, наверное, накрутила себя.
— Да кто ж тебя забудет? В зеркало посмотри! Где я такую найду, — попытался отшутиться.
— «Дуру», ты хотел сказать.
— Не «дуру», а занозу! — сжал красивое левое колено.
— Леш… Ты скучал?
Она повернулась. Такая сосредоточенная и серьезная, что у меня ком в горле встал.
Скучал? Я?
«Лезть на стену» — это равно «скучал» или недостаточно? Бухать литрами и не спать по ночам — нормально было или расслаблялся?
— Невыносимо.
— Боже… — Поля уронила голову на раскрытые ладони. — Если бы я только знала… Мне бы намек… я бы ждала тебя хоть год, хоть два. Следом полетела бы.
— У тебя был институт. Ты только поступила, — слова дались тяжело, словно сквозь заморозку всей челюсти.
Двенадцать лет я представлял этот разговор. Первый год каждый день в голове проигрывал, но в реальности все оказалось в сто раз хлеще.
Куда там фантазиям до этой Поли, готовой ждать и рвануть за мной! Даже упившись в хлам, представить подобного не мог. Она ведь моя любимая заучка! Умница, красавица. Питерская пай-девочка, для которой учебники по английскому были дороже, чем влюбленная рожа одного долбанутого психа.
— Плевала бы я на него! — вырвалось у Поли с подозрительным всхлипом.
— Ты так радовалась, что поступила…
— Потому что мозгов не было. Боялась тебя. Пряталась. А потом оказалось, что…
Следом за новым всхлипом потекли слезы. Полька отвернулась к окну, попыталась их стереть, но они все равно лились, будто навязчивый питерский дождь.
— Леш, я себя боялась, — заговорила она уже без пауз. — Ты ведь без тормозов. И тогда, и сейчас такой же. А меня как принцессу растили. Музыка, танцы, языки. Все всегда по полочкам. Все красиво, как в музее… восковых фигур. Я к Эду пошла, потому что спокойно с ним было. Не цепляло ничего изнутри. Не рвалось наружу. А с тобой… Даже от взгляда трясло. Хоть экзорциста вызывай, — рассмеялась сквозь слезы. Заливисто, громко, так счастливо, что ехать дальше стало невозможно.
