Хорошо, Гроссмейстер Красношеий Коростель. Поговорим позже. Коростель закрыл окно.
У Джимми появилось нехорошее чувство — оно впервые возникло, когда сбежала мать: ощущение запретного, будто распахнулась дверь, которая должна быть закрыта, будто в подземелье, у него под ногами, бурлит какая-то секретная жизнь.
— Что это было? — спросил он. Может, все это фигня, сказал он себе. Может, Коростель просто выпендривается. Может, Коростель сам все это придумал, хитрый розыгрыш, чтобы Джимми напугать.
— Я точно не знаю, — ответил Коростель. — Сначала думал, очередная свихнувшаяся организация, типа «Освободите животных». Но это серьезнее. Кажется, они борются с аппаратом. Со всей системой, хотят ее уничтожить. Человеческих жертв пока не было, но им это явно под силу.
— Тебе нельзя туда лезть! — ахнул Джимми. — Тебе нельзя с ними связываться! Кое-кто может подумать, что ты с ними заодно. А что, если тебя поймают? На «Мозгоплавке» окажешься! — Джимми очень испугался.
— Не поймают, — сказал Коростель. — Я всего лишь смотрю, что и как. Но сделай одолжение, не упоминай об этом в письмах.
— Ясное дело, — сказал Джимми. — Но зачем вообще рисковать?
— Мне просто любопытно, — ответил Коростель. — Я сижу у них в приемной, дальше меня не пускают. Наверное, они из Компаундов или учились в Компаундах. Они слишком сложные биоформы выводят. Не думаю, что такое могут создать в плебсвиллях. — Он искоса посмотрел на Джимми — этот взгляд (как теперь понимает Снежный человек) означал доверие. Коростель ему доверял. Иначе не показал бы эту конференцию.
— Может, это ловушка КорпБезКорпа, — сказал Джимми. Они имели привычку открывать такие проекты, а потом отлавливать подрывные элементы. Он слыхал, это называется прополкой. Говорят, в Компаундах полно таких потенциально смертоносных ходов. — Будь осторожнее.
— Конечно, — ответил Коростель.
Но Джимми хотелось спросить о другом: Почему из всех возможностей, из всех гейтов ты выбрал ее?
Но он не мог спросить. Не мог выдать себя.
В Уотсон-Крике случилось еще кое-что — важное, хотя Джимми тогда не обратил внимания.
В первую ночь, когда Джимми спал на выдвижном диване, он услышал крики. Сначала подумал, что снаружи — в академии, например, полно было шутников, — но крики доносились из комнаты Коростеля. И кричал Коростель.
Не просто кричал — орал. Без слов. И это происходило каждую ночь.
— Тебе что-то снилось, — сказал Джимми наутро, после того, как услышал крики в первый раз.
— Мне ничего не снится, — сказал Коростель. Он ел и смотрел в окно. Для своих габаритов ел он очень много. Дело было в скорости метаболизма: Коростель сжигал все, что поглощал.
— Всем снятся сны, — сказал Джимми. — Помнишь, мы в школе изучали быстрый сон?
— Это когда мы кошек мучили?
— Виртуальных кошек, ага. И те кошки, которым ничего не снилось, сходили с ума.
— Я не помню, что мне снится. Возьми еще тост.
— Но тебе должно что-то сниться.
— Ладно, поправка принята, формулировка неверна. Я не имел в виду, что мне вообще ничего не снится. Я не сумасшедший — значит, что-то снится. Гипотеза, доказательство, вывод, если А, значит, не Б. Достаточно? — Коростель улыбнулся и налил себе кофе.
Коростель своих снов не помнил. Теперь их помнит Снежный человек. Хуже того: он не просто помнит их, он в них живет, тонет в них, застрял в них. Каждый момент, что он прожил за последние месяцы, когда-то приснился Коростелю. Неудивительно, что он орал.
= 9 =
Поход
Через час Снежный человек наконец выходит из бывшего парка. Он уходит все дальше в глубь материка, по разгромленным бульварам, авеню, улицам и дорогам плебсвилля. Повсюду разбитые солнцекары: одни покорежены в автокатастрофах, другие сгорели, третьи стоят себе, словно хозяева припарковали их и ушли. Попадаются грузовики и фургоны, топливные модели, старые газовые машины и дизеля, вездеходы. Несколько велосипедов, несколько мотоциклов — неплохой выбор, учитывая тот кошмар, что сутками творился на дорогах. На двух колесах можно лавировать между машинами, пока не упадешь, пока кто-нибудь в тебя не выстрелит или не врежется.
Полужилой район — магазины на первых этажах, теперь все разграблены; темные квартирки наверху. Большинство дорожных знаков на месте, в них зияют дыры от пуль. Люди хранили обычные свинцовые пули, которые были до пистолетов-распылителей, хотя в плебсвиллях запрещалось иметь любое оружие. Снежный человек не нашел ни одной пули — старого ржавого ружья, которое можно ими зарядить, у него тоже нет.
Здания, что не сгорели и не взорвались, еще стоят, хотя сквозь щели прет растительность. Скоро она пробьет асфальт, сломает стены, сдвинет крыши. Повсюду какие-то лианы, они свисают с подоконников, вползают в квартиры через разбитые окна, лезут по решеткам. Еще немного, и весь район зарастет. Если б он и дальше откладывал путешествие, обратно мог бы и не вернуться. Очень скоро следы человеческого обитания исчезнут вовсе.
Но допустим — только допустим, думает Снежный человек, что он не последний выживший. Предположим, есть кто-то еще. Он вызывает их к жизни, эти остатки цивилизации, что уцелели в изолированных убежищах, которых отрезало от остального мира, когда отрубились средства коммуникации. Монахи в пустынях, вдалеке от источников инфекции, горные пастухи, которые никогда не спускаются на равнины, затерянные племена в джунглях. Те, кто вовремя понял, в чем дело, пристреливал чужаков, спрятался в подземных бункерах. Горцы, отшельники; бродячие психи, забинтованные в собственные галлюцинации. Кочевники, что следуют древними тропами.
Как это произошло? — спросят их потомки, увидев свидетельства, разруху. Разрушенные свидетельства. Кто это сделал? Кто тут жил? Кто их уничтожил? Тадж-Махал, Лувр, Египетские пирамиды, Эмпайр-стейт-билдинг — все, что он видел по телевизору, в старых книгах, на открытках, в «Крови и Розах». Представьте, что вы видите все это без подготовки, в натуральную величину, трехмерное — вы испугаетесь, убежите, но затем все же потребуете объяснений. Сначала вам скажут, что это сделали гиганты или боги, но рано или поздно захочешь узнать правду. У них тоже будут любопытные обезьяньи мозги.
Может, они скажут: Это все ненастоящее. Это фантасмагория. Эти вещи кому-то приснились, но больше их никто не видит во сне, и они распадаются.
— Предположим, только предположим, — сказал Коростель однажды вечером, — что наша цивилизация уничтожена. Хочешь попкорна?
— Масло настоящее? — спросил Джимми.
— Другого не держим, — ответил Коростель. — А разрушенную цивилизацию уже нельзя восстановить.
— Почему? А соль есть?
— Потому что полезные ископаемые, которые можно добыть, уже добыты, — сказал Коростель. — А без них человечеству не светит ни железный век, ни бронзовый, ни стальной, никакой. На большой глубине полезные ископаемые есть, но высокие технологии, которые необходимы для их добычи, уничтожены.
