– Ну, вот и мне б кто так удобно изложил.
– Сразу чтоб брал мало и учил хорошо. Не жирно?
Я без особого смущения развел руками. Мне еще предстояло мать уговаривать на траты. Вряд ли она поймет.
– Ну, за твой подарок могу свой подкинуть. Есть у меня сосед Берхин Миша. В университет не приняли, и пока репетиторством подрабатывает. Подтянет, научит, объяснит. У него золотая медаль, так что сумеет.
– А чего не взяли, – скептически поинтересовался, – раз такой умный?
– А ты не знаешь?
– Откуда?
– Государственная политика, – непонятно объяснил сапожник, – неблагодарный, сомнительно лояльный в отношении нашей великой Республики элемент.
– Чего?
Он извлек из-под верстака газету и, близоруко прищурившись, зачитал со странной саркастической интонацией: «…по причине своей специфической национальной структуры являются помехой для нормальной эволюции масс русского народа. Решение еврейской проблемы мы видим в радикальном уменьшении количества иноверцев. Возможно, что данная проблема решается только путем реализации плана эмиграции. Данный план обязан учитывать интересы государства и быть абсолютно реальным. Ассимиляция евреев не является целью нашей политики…»
– Поэтому введена процентная норма для инородцев, – пояснил, откладывая печатный текст и кривясь, – в высшем и среднем образовании. Если в общем числе населения три из ста, то и в университете не больше. Причем в любом конце страны. При кровавом царизме в местах проживания смотрели по тамошнему проценту. Не в среднем. А сейчас очень справедливо. Вот и выходит, что из какого Вильно в Москву или Казань туча слетается, поскольку их там полно и конкуренция выше, а в большие города все-таки деньги надо иметь. На экзамене отбирают лучших из лучших.
– В смысле два конкурса?
– На самом деле несколько. Есть еще всякие армяне, поляки, кавказцы и прочие немцы. Закон один для всех. Сидят вместе, а проходной бал у русских отдельно, у этих отдельно.
– В результате из инородцев отбирают лучших из лучших и они потом нарасхват? – озадаченно переспрашиваю, не уверенный, что правильно уловил.
– В частных предприятиях – да. А на государственной службе единицы. Не берут даже по проценту. И ведь самое интересное, что идея правильная. Освободить места для простых русских парней. А на практике не тянут от сохи. Поступить проще, а учиться нет. Даже курсы до экзаменов не помогают. Ну, в данном случае он будет стараться подготовить серьезно. Ты ж не конкурент даже на один факультет пойди. Русский другой экзамен сдает. Уже готово, – с улыбкой произнес, обращаясь к подошедшей молодой девушке.
Если в прошлый раз клиентка походила на служанку одеждой, то эта не богачка, но с достатком. Лакированные туфельки, однако зажиточная купила бы новые. Она заплатила, даже не взглянув на работу, и довольная удалилась.
– Во! – сказал безногий. – Не проверяют. Знают люди, что качество настоящее. Могу и на заказ сшить хоть сапоги, хоть ботинки.
Если это был намек, то реагировать я не стал. Мне хватало своих, пусть и фабричных. Дома все равно босиком для меньшей потертости.
– Так где его искать?
– Я ж сказал, в моем доме. На чердаке.
– Извините, – после паузы признался в неведении, – а как пройти?
– Не запомнил? Хотя да, маленький был и не столь разговорчивый, – догадался сапожник. – Все молчал, как с Ермолаем захаживал. Значит, идешь в рабочий поселок, – показал вбок, – у Пахры, а не Заводской. Доходные дома Никольского. Они квадратом, – показал руками, – не ошибешься. Третий подъезд со двора. Ну, этаж уже сказал.
– Большое спасибо.
– Смотри, Мишка человек неплохой, сильно не торгуйся!
Найти нужный район оказалось несложно. Демонстрировать полную тупость в топографии города не стал, за первым поворотом по направлению взмаха руки остановил прохожего и уточнил дорогу. Все оказалось достаточно близко, причем даже булыжная мостовая исчезла моментально с пересечением невидимой границы. Их почти деревня и то была лучше. Здесь много больше народу живет в трех- и четырехэтажных коробках. Никаких деревьев, скотины, притом грязь кругом. Дощатые уборные прямо во дворе, о чем доложил исправно нос. К тому же помои, похоже, с размаху выливали прямо из окон во двор. А там не было каких-либо стоков, из-за чего образовались глубокие лужи. Вокруг обложенной досками помойки залегали высокие холмы отбросов, и воняли они так сильно, что меня затошнило. А дети играли спокойно рядом, не обращая внимания на жуткий запах. Они охотно показали, где живет безногий сапожник (подвальное помещение), и продолжили бегать друг за другом с дикими воплями. Интереса чужак не вызвал. Одежда на нем не отличалась от обычной для здешних.
Внутри дома оказалось не лучше. Стены облупленные, на полу грязь и мусор, перила на втором этаже липкие, будто вымазали чем, а на третьем следы неубранной рвоты. Взрослых на улице почти не было видно, разве женщины попадались. Все-таки жили в основном работяги и дома не сидели. Потому очень удивило, когда, поднимаясь по лестнице, встретил вывалившегося из квартиры растрепанного человека в одних подштанниках на подтяжках. Зато волосы, как в недавнем фильме у негодяя, расчесаны на пробор и щедро намазаны чем-то жирным. Дохнув на меня мощным выхлопом перегара, он схватил случайно попавшегося встречного в моем лице за плечо и проникновенным голосом заявил:
– Да, я пью! И что?
– На здоровье! – отвечаю, пытаясь обогнуть.
– Пить следует за исчезнувших в горниле войны русских, – продолжая загораживать дорогу, провозгласил, – потому что нынешние делятся не на героев и трусов, а на бесчестных и ленивых гадов. Нет! Сукиных сынов! Когда мы теряли здоровье на полях сражений, они в тылу возделывали ниву ловкачества. Как раз из таких фартовых парней, обворовывающих своих товарищей, и берутся партийные функционеры и прочая богатая сволота!
Поскольку оратор энергично жестикулировал, мешая пройти, и не собирался отодвигаться, я его взял под мышки и аккуратно переставил к перилам. Хорошо быть здоровым, как грузчик. Еще не хватает, чтоб навернулся с этажа, считая ступеньки боками по моей вине.
Из-за спины продолжали нестись гневные фразы:
– Пока честный человек в трудах праведных добывает хлеб насущий, эти сукины дети не менее усердно соображают, как бы ничего не делать и тоже нажраться.
Я не выдержал и обернулся, проверяя, перед кем речь держит. Нет, на площадке ничего не изменилось. В гордом одиночестве находится и изливает негодование в пустоту. Не иначе кто-то посмел не позвать на банкет.
Выход на чердак был по лесенке, прикрученной к стене, из пяти ступенек. Но сначала требовалось позвонить. Жилец вывел наружу провод, к концу которого была приделана маленькая пуговка. Эти штуки я уже знал и без колебаний нажал. Где-то наверху достаточно громко механически задребезжало. Через пару минут люк открылся, и оттуда выглянул хозяин. Он был черняв, кучеряв, с карими глазами, в очках и с горбатым носом. Прямо родственник изображению с недавно виденного на улице плаката: «Выезжайте! У вас есть куда! Пускай каждый будет у себя!» и какие-то домики, к которым шел такой тип с мешком и счастливой улыбкой.
