– Гарантировать возможность социальных лифтов каждому.
– Занятное выражение. Не приходилось слышать, – сказал Михаил.
Похоже, опять понесло с чужим для данного столетия лексиконом. Но ведь на ком-то нужно проверить мысли? Прежде не смел делиться ни с кем.
– Я подразумеваю возможность подняться с самого низа до самого верха. У нас ведь нет сословий. Отменили в феврале семнадцатого года. Значит, и не существует ограничений. Да, я понимаю: ребенок состоятельных людей получит преимущество, имея с детства доступ к получению качественного образования. Но он вовсе не обязательно ума палата. При поступлении в университет или получении работы важно ориентироваться на результаты и талантливых учеников поддерживать государственными стипендиями. Не по национальной норме смотреть, а достижениям! Это ж какой стимул для развития и отсев никчемных, занимающих зря место.
Михаил непроизвольно кивнул. Ему такое не могло не понравиться. Только я от сердца говорю. Уж больно хорошо знаком с достижениями будущего по части «чтоб никого не обидеть». По факту все всё равно недовольны и требуют большего для своей группы. И отбирают не по способностям, а массе дурацких признаков от цвета кожи до индекса лояльности. Половину времени в своем институте убивал на протаскивание в обход всевозможных постановлений нужных специалистов. Потому что профессионалы и квота для его категории малосовместимы.
– Вы ж в курсе, – говорит Феликс, похоже, и его поднятый вопрос задевает, – российская идеократия пытается создать систему взаимных обязательств не только со стороны гражданина, но и вообще всех субъектов, начиная с самых верховных органов власти. Права тут имеют второстепенное значение, и о них нет смысла даже говорить, место прав занимают так называемые гарантии без всякого фундамента. Сегодня они есть, завтра отменят. На то и существует конституция, которую у нас игнорируют.
– В Великобритании, – отмахиваюсь, – конституции никогда не существовало. А Хартия вольностей принята отнюдь не для каждого, а исключительно для высокородных. Сложность в том, – налив остатки по мензуркам и выпив после чоканья, – что человечество в целом не особо умное. Оно любую замечательную идею непременно доведет до абсурда. Я уж молчу о динамите, который должен был остановить войны, по мнению Нобеля. Проблема не только России, а любого общества в усложнении и увеличении бюрократии…
– Это преувеличение, – возражает, считая, что подловил, Михаил, – империя страдала от малого количества чиновников, их численность в пропорции к населению чуть не в разы меньше французских, английских и немецких.
– Ситуация с успехом меняется сейчас, – бью фактами из им же данной брошюры, – когда количество министерств выросло по сравнению с дореволюционным минимум в пять раз! В газетах легко обнаружить упоминания в разделении и создании новых.
О черт! А ведь «Законы Паркинсона» еще не написаны! Почему бы мне не заняться. Какая занятная мысль. Все куда-то бегу, спешу. Нет бы сесть и серьезно подумать. Даже книгу «Как заводить друзей и добиться успеха» можно накалякать. Буду первым на данном поприще. Глядишь, прославлюсь.
– На первых порах, – продолжаю гвоздить, – поддержка государства дает прекрасный результат. Лет на десять – пятнадцать. А дальше… Начав нечто регулировать, в нашем случае – экономику, правительство будет стремиться как можно больше охватить и контролировать отрасли. Оно не успокоится, пока все и вся не поставит под написанные правила, включая цены и прибыль. И это опаснее всего. Развитие останавливается. Экономику движут не гигантские корпорации, а новации. И придумывают их чаще всего простые люди или в мелкосредних фирмах. Причина буквально на поверхности. Конкурировать с огромными компаниями можно лишь при условии, если твой продукт дешевле или прорывной. Ничего такого еще на момент появления твоей идеи не предлагают. В этом соль капитализма. Отнюдь не в эксплуатации. В желании получить прибыль у простого человека. Компания и так получает стабильно, ей не особо нужно изменять ситуацию. Напротив, придется перестраивать всю производственную цепочку. Именно поэтому гигантские фирмы неповоротливы и вряд ли когда-нибудь смогут окончательно уничтожить мелкие. А когда государство пытается давать указания производственникам или аграриям, оно гробит все в стремлении регламентировать каждый чих. Собственно, вы ж, Михаил, не так давно и приводили в пример указы Петра Первого. Сколько должно быть окон и какой ширины ткань. В результате текстильная промышленность не рождается, а работа на дому прекращается. И никакого ткацкого станка в России не изобретают. Некому. Государственному предприятию проще купить за границей.
– Очень любопытные тезисы, – сказал Феликс, когда я замолчал. – Вот что значит посмотреть свежим взглядом. В таком виде я еще не слышал.
– Согласитесь, – заявил Михаил. Что меня поражало, они с друзьями на «вы». И Катя к родителям тоже так обращается. Другие нормы воспитания. – Ведь таким образом очень наглядно объясняется причина длительного главенства Великобритании. Там буржуа мог стать дворянином, аристократ не чурался коммерции, да и король не правит.
Ну да. Только еще круче. В семнадцатом-восемнадцатом веке любой разбогатевший крестьянин мог стать бароном. Если цифра у аристократа маленькая, например, седьмой герцог Вестминстерский, – можно не сомневаться: новая аристократия из местных, купивших или получивших дворянство в те времена. Граф нумер четвертый вообще выскочка. А чтоб далеко не ходить, фамилия Спенсер, тот самый Черчилль, происходит якобы из нормандского рода, но до четырнадцатого века никто его предка не знал.
– Подходит для причины бурного развития США, где все эти Карнеги начинали с низов.
Что, уже написал Карнеги свою книгу? Облом
[12].
– Там у них вполне действует этот самый… лифт, давая положительный итог. И не зря президент Вильсон протолкнул антимонопольные законы и бился с Рокфеллером.
– На первый взгляд идеи достойны развития, – пробормотал Феликс, – но без серьезной работы по статистике – чистая публицистика без доказательств. Тут трудов на диссертацию по экономике, да ведь не допустят такую тему к защите. За критику существующих порядков цензура примет. Не те времена, чтобы дулю в кармане держать. Кстати, – встрепенулся. – Начинали мы с права женщин голосовать. Ну-ка, Николай, – посмотрел с ехидцей, – как довести эту идею до абсурда?
Ха! Нашел, чем подкалывать.
– Как и все прочие, легко, – говорю, допив остатки бурбона. В голове чуток шумит, но не пьян. При моем весе и здоровье треть литровой бутылки совсем ерунда. – Женщины требуют право голосовать за политиков, которые решают их судьбу. Справедливо? Безусловно! Идем навстречу. Потом они требуют позволить им учиться и работать. Справедливо? Конечно! И тут уже появляется маленький, но существенный нюанс. На самом деле женщины и так работают. Просто это не те женщины. Любая крестьянка или работница на фабрике, швея или молочница пашет не меньше любого мужчины. Им деваться некуда. Детей кормить надо. Сидеть дома и воспитывать могут себе позволить лишь те, супруги которых получают достаточно для содержания всей семьи. Выходит, в данном случае суфражистки просят не право трудиться, их у него никто не отнимал. Они хотят высокооплачиваемую должность.
