– И как, понравилось? – посмотрела прима на меня.
– Пьеса – совсем нет, – отвечаю честно, – а ваша игра – да. Забываешь, глядя, что возраст неподходящий…
– Николай! – ошарашенно восклицает Анна, и Аросева останавливает ее, подняв руку.
– …и порывы Катерины наигранные. В какой-то момент перестаешь замечать за естественностью. На экране синема, извините, чересчур утрированно смотритесь, а здесь речь очень много значит.
– Спасибо, – сказала она, улыбнувшись. – Такого приятного комплимента мне еще не делали. И про фильмы абсолютно так. А Островский, – перешла на заговорщицкий шепот, – совсем устарел. Нам бы пьесы реально актуальные, о недавних годах.
Ударение стояло такое, можно не сомневаться, подразумевает послевоенное время.
– Булгаков нечто любопытное написал, пока в цензуре находится. Надеюсь, позволят. Пришлю обязательно приглашение. Кстати, – сказала, извлекая сумочку и ковыряясь в ней. Как и в каждой приличной дамской, там присутствовала куча вещей. – Как чувствовала. Тебе письмо от Веры.
Анна выхватила мгновенно и, не замечая, прикусила губу, отрывая клапан. Я отвел взгляд. У нее явно была жизнь до меня и нечего лезть.
– Простите, – сказала Аросева, – я буду приводить себя в порядок. – Она села в кресло и развернулась к зеркалу.
Невольно поражаюсь, насколько похоже на привычные офисные. Спинка, ручки, даже колесики. Рычажком можно регулировать высоту и наклон. Правда, все сделано из чугуна и должно весить много. По паркету не поездишь. Надо выяснить, где такие продаются, и себе завести.
– А вы смело говорите, внимательно слушаю.
– У меня несколько необычная просьба, – бормочу застенчиво.
– Для вас что угодно, – смывая грим, заявила внушительно. – Мне б отрезали грудь в самом лучшем случае.
– Сведите меня с Ханжонковыми. Вы ж знакомы с Антониной Николаевной.
По слухам, жена хозяина на кинофабрике значила ничуть не меньше супруга. Она подбирала актеров, вела переговоры с поставщиками и прокатчиками. А возраст уже немалый, и не может не попытаться притормозить уходящие годы. И тут я, весь из себя красивый и убирающий морщины с мешками под глазами, а также целлюлит. Неужели откажут в маленьком одолжении?
– Чтоб не отмахнулись от молодого парня, а отнеслись серьезно.
Она посмотрела на меня в зеркало, подняв бровь. Ничего не произнесла, а как все понятно!
– Есть сценарий.
В глазах нечто мелькнуло, догадываюсь, насколько достали с подобными просьбами, но протянула руку царственным жестом. Я поспешно извлекаю сложенные листы из кармана и вручаю.
– Вы понимаете, что обещать ничего не могу?
– О, я с удовольствием отдам всю славу и гонорар, если найдется, кому довести до приемлемого состояния. У меня только одно условие.
– Да?
– Сцена с таблетками от головной боли должна обязательно присутствовать. И название пилюль крупным планом.
Аросева рассмеялась практически сразу. Поняла.
– Ты не только волшебник, но еще и большой хитрец.
– А еще готов вложиться в съемки.
– И сколько у тебя есть? – спросила она серьезно. – Дорогое удовольствие снимать кино.
– Ну, дороже «Обороны Севастополя» вряд ли выйдет, – тонко улыбаюсь.
По здешним понятиям, уже давно устаревший с 1911 года фильм все равно остается одним из самых роскошных. Первая русская полнометражная картина с кучей массовки и декораций. Если верить газетам, в сорок тысяч съемки вышли, и то исключительно из-за помощи военного начальства, дававшего солдат для работ и изображения сражающихся. Как бы вершина дореволюционного искусства. Для меня дикий наив и изумительно просто. Ни тебе нормальных спецэффектов, ни порядочной интриги.
– Не-а, разговор пойдет иначе. Я хочу видеть финансовую роспись затраченных сумм и мой процент в случае прибыльности проката. На возмещение при убыточности не претендую. Тогда и побеседуем конкретно. В конце концов, что при данном варианте теряет студия?
Лицо у нее было задумчивое.
– Между прочим, чисто по-дружески посоветуете кого, разбирающегося, чтоб не накручивали смету? Не за добрые слова, естественно. И я не собираюсь выдавливать каждую копейку. Все мы люди. Но не хотелось бы серьезного обмана и скандала.
Дверь распахнулась, и красавчик сдавленно нечто попытался сообщить. Его просто придавили к проему, и мимо невозмутимо прошел уже пожилой человек с резной красивой тростью и в роскошной шубе нараспашку. Холодно на улице, но не до такой же степени!
– Марго, – произнес он роскошным командным голосом, подкручивая и так торчащие вверх кончики усов, – мы заждались!
– Уже, Саша, – сказала Аросева. – Познакомься с очень интересным молодым человеком. – И подмигнула мне.
Это и оказался Александр Алексеевич Ханжонков. Видимо, очень правильно зашел. Знакомство состоялось, а затем мы были приглашены на банкет. Я так и не понял, какое отношение имел киномагнат к театру, но охотно присоединился к целой веренице лихачей и автомобилей, направляющихся в моднейший ресторан «Лютеция». Правда, лезть к деловому человеку посреди очередного тоста представлялось неуместным, поэтому я просто принялся за ужин. Все было как обычно: очень жирно, много жареного и море алкоголя. В принципе, уже привык к такому. Потом излишние калории убиваю при помощи клиенток. Энергию откуда брать? Да из лишнего, бесполезно откладываемого на животе и боках материала. Все удобнее, чем трогать конденсатор. Он мне для реально серьезных случаев необходим.
– Это кто? – спрашиваю, слегка насытившись, кивая на даму возле Ханжонкова.
– Вера Дмитриевна, – отвечает Анна, мельком глянув. Вот она была в своей стихии. Перекидывалась репликами с множеством знакомых, весела и довольна. Мимоходом перемывала кости каким-то ей хорошо знакомым, а мне неведомым людям, с соседями. Причем звучало, на мой взгляд, остроумно, с неким игривым изяществом, и вряд ли кто всерьез обидится. – Жена Александра Алексеевича.
– Вроде она должна быть уже в возрасте?
– То официальная, – терпеливо объясняет. – А с этой живет.
Глянула с хитрецой.
– Против любовницы супруга не возражает, пока вторая не лезет в семейное дело.
Разводы нынешними властями не поощряются. «Семья, православие» и «Русский народ должен увеличиваться» – не самые плохие лозунги. Если б не подобные коллизии.
– Вера ему и дочку родила. Уже большая барышня.
– Вера? – переспрашиваю с нажимом.
Тут по лицу Анны прошла тень.
– Просто совпадение, – сказала она, понижая голос. – Марго говорила о моей сестре.
Наверное, у меня на лице нечто отразилось. По-настоящему удивился. За это время ни разу ничего про близкую родственницу не прозвучало ни от нее, ни от остальных близких. Не особо много, однако, бывая в доме постоянно, невозможно не общаться с супругом, дочерью и прислугой.
