Первоначально Галеев собирался определить меня в обезьянник. Просто зарешеченный угол со скамейкой, где сидят временно задержанные, но тамошний дежурный, услышав приказ, повел куда-то в подвал. Есть, как выяснилось, при сыскной полиции специальная камера под поэтическим названием «следственный изолятор». То есть кто еще приговора не имеет, но огромные шансы на получение, тот, пока допросы идут, отдыхает рядом с сыщиками. Все, как положено. Дверь с окошком, которую пришлось отворять с натугой, пока терпеливо дожидался, стоя носом к стене. Внутри маленькое окошко под самым потолком и лампочка в оплетке на недосягаемой высоте. Грубый и тяжелый стол из цельных плах. Такой голыми руками не поломать. Вероятно, на то и рассчитано. Чтоб дубинку не сделали. Еще нечто вроде двухэтажных нар, на которых сидел странный контингент. Двое в уже знакомых кепочках с неотягощенными интеллектом лицами временно перестали шлепать засаленными картами и уставились на вход. Еще там находились откровенно дряхлый старик и совсем мальчишка.
– Здравствуйте, господа, – говорю максимально вежливо.
Возможно, существует некий этикет для лиц с криминальными наклонностями при первом знакомстве, но как-то не удосужился своевременно выяснить подробности. Очередное упущение.
За спиной лязгнула дверь, и один из блатных соскочил на пол.
– За что определили?
– Ни за что. Ничего не нарушал. – И демонстративно перекрестился.
– Олень безвинный, – с издевкой произнес второй уголовник, по-прежнему сидевший.
Это явно жаргон мне неизвестный. Я и прежнего российского не знаю. Вот на военном мог бы много чего сказать, да и то наверняка устарело давно.
– А что это ты нам принес? – спросил обманчиво ласково подошедший.
Почему-то никому в дежурке не пришло в голову обыскать арестованного, отобрать сомнительные вещи, включая деньги. Так и гуляю с пакетом с едой.
– Руки убрал! – говорю, ощущая, как поднимается во мне тигр.
С полицейскими старательно сдерживался, загоняя его в глубину, но этим-то с каких блинов уступать?
– Ты на кого рот, сявка, открыл? – И в руке у него внезапно появилась финка.
– На, – кидаю пакет в руки и, когда машинально хватает, бью по ушам со всей силы.
Изумление еще не успело проступить, как прилетело между ног носком ботинка. И тоже без жалости. Он только вякнул, складываясь на манер перочинного ножика. Когда-то, при подготовке к миротворческим миссиям, в нас вбивали на уровне рефлексов три-четыре приема. Больше не требуется. В нормальной драке достаточно, да это и не нужно. Вооруженных негров выбивали с неба, а с гражданскими мы не воевали. В теории. На практике у любого могло перемкнуть при известии о гибели родственника, и вроде бы лояльный кидался с ножом на патруль. Но тех просто кончали из огнестрела. Потом, правда, кучу бумажек заполняешь, но ни разу ход делу не дали, даже когда замочили десяток случайных гражданских по ошибке. Машина по ориентировке такая же, никто и разбираться не стал. С ходу покрошили, раз везут взрывчатку. Кто ж близко подпустит этих любителей самоподрыва? За два с лишним года так и не пришлось применять науку убивать руками. Даже того колдуна из пистолета. И сорок лет после этого ни разу не дрался. А все сохранилось и само вылезло, стоило попасть в неприятную ситуацию.
Второй оказался неожиданно сообразительным и резким. Его приятель еще только упал, а он прыгнул, как выпущенное из пушки ядро. Если б попал кулаком в лицо, наверное, снес бы с ног. Только у тигра реакция гораздо лучше. Пальцы перехватили за запястье, и рука сломалась с сухим щелчком. Глаза расширились от боли, и он невольно сделал еще шаг по инерции. Осталось лишь пропустить мимо, добавив ускорения пинком в задницу. Когда удар приходится на копчик, это очень больно. И последствия могут оказаться крайне неприятными. В последний момент удержался и не стал ломать шею. Не из-за человеколюбия – свидетели. Мой «любимый» капитан при желании способен пришить убийство и запаять на каторгу. Какие показания давать, он объяснит. А чтоб совсем уж запомнилось знакомство фартовому дураку, двинул на прощанье ворочающемуся по зубам, с удовлетворением отметив, как зубы брызнули. Аж на душе полегчало. И ведь не был прежде таким, вечно старался конфликт сгладить. Молодое тело, не иначе. Химия всякая и гормоны бурлят.
– Меня зовут Николай, – представляюсь, усаживаясь на нары.
– Лукичем кличут, – степенно сообщает старик.
– Иван.
– Угощайтесь, – протягиваю, как ни удивительно, уцелевший пакет с едой.
Мне ведь не жалко, просто поделиться одно, а отдать неизвестно с чего – другое. С кем хочу, с тем и ем. Уступать в таких случаях нельзя, моментально на шею сядут. Кто провел хоть малое время в интернате, казарме или ином мужском коллективе, прекрасно о том знает. Нормальное поведение с выяснением доминанта и прочими обезьяньими играми. Никогда не ходил в явных лидерах, но уж и не в хвосте. Может, потому и ученый не вышел, честолюбия не хватало. Хотя как сказать. Такие результаты – это ведь не Нобелевка, а золотая статуя в полный рост. Смешно, но некому сказать о своем величии.
– Благодарствуем, – чинно сказал Лукич, осторожно взяв булочку.
– Спасибо, – пискнул мальчишка.
Вот он жадно схватил и сразу вгрызся в еще свежую сдобу.
– Бери еще, не стесняйся.
– Не надо, – твердо сказал Лукич. – Много не ешь. Плохо может стать.
Я обернулся с невольным вопросом.
– Он три дня ничего не брал в рот, – объяснил старик. – От дядьки сбежал, тот его бил смертным боем, а домой в деревню возвращаться боялся. Отдали в услужение – терпи. К тому же у них самих ничего нет. С голодухи украл кольцо колбасы на рынке.
– Хозяин и сдал в полицию. За рупь!
А могли б и забить насмерть. Нравы здесь простые, и очень не любят любого рода жуликов. Правда, и те не всегда безобидны. Порезать тоже способны. Оттого и вражда крестьян, торгующих на рынках, с уголовными типами бескомпромиссная.
– Тогда да. Чуток и жидким запить. Ужина пока не было? – спрашиваю лениво, глядя на своих «крестников».
Тот, который получил заслуженную награду по яйцам, уже заблевал все у двери и корчится, давясь остатками из желудка. Второй лежит без сознания на боку, и грудь еле заметно ходит. Я взял с нар колоду карт и запустил в их стороны. Они красиво разлетелись веером.
– Скоро принесут баланду, – так же спокойно заверяет Лукич.
– Это хорошо, а то с утра не жрамши, уже в животе бурчит.
– Вряд ли вы будете это есть с аппетитом, – с еле заметной иронией сказал старик.
А чего это на «вы» называет? Внушаю почтение? Обычно незнакомые относятся с долей пренебрежения. Да, с виду здоровый лось и неплохо сложенный, старательно лепил себя, пусть почти не требовалось. Материал и без того удачный. Но лицо простецкое, и никто не примет за умудренного старца. Все мои восемнадцать лет прямо на лбу и написаны крупными буквами.
