Помню, в далеком детстве, будучи в Кисловодске, долго всматривалась в горный пейзаж. Там, среди зеленых хребтов, прятался силуэт хищной птицы, невидимый мне.
«Это орел, неужели не видишь?» – смеялась сестра. «Вижу», – лгала, страсть, как мне было обидно тогда.
У Кавказа не было выбора – через несколько лет Алексей захотел, чтобы я увидела, безликие горы сложились в картину, открыв свой волшебный секрет: могучий орел встал на крыло и для моих глаз.
Так и сейчас… Бортников… друг семьи, друг отца, потом и мой друг. Единственная опора в этом мире. Друг, или больше чем друг? Замечала ли я, как радостно стучит сердце при звуке его голоса? Как нежны его руки? Как дорога каждая встреча…
Я стянула платок, сняла я и меховую шапку.
Там, в тихом пустом дворе, я так некстати вспомнила об Алексее. Или, наоборот, то было весьма уместно. Нужна ли одному из самых успешных юристов столицы дочь опального Шувалова? Вряд ли.
Взгляд зацепился за маленький шрам на ладони. Откуда ты взялся? Почему обычно послушная память отказывает мне?
Громкий стук в двери неожиданно взволновал меня. Иван Петрович? Вернулся? Я сбросила крючок с петли и открыла.
– Иван Петрович, забыли что-то?
Нет, не забыл. У моих дверей стоял хмурый, как Петербургское небо зимой, Петр Чернышов.
– Маша! – гаркнул он на меня. – Почему открыла, не спросив?!
Петя впервые повысил на меня голос, и это обижало. Вопреки всякой логике обижало, умом я понимала – это не напрасные тревоги. Иначе он бы просто не пришел.
– Извини, погорячился, – он почему-то отступил на шаг.
– Ничего, – я заставила себя улыбнуться.
Так ведь и есть, ничего. Это на графскую дочь не позволено кричать. На меня – можно.
– Я просто испугался за тебя… не видел, как ты ушла. Бортников был у тебя? Не самое лучшее время принимать гостей, Маша.
Петр нервничал, и это тревожило.
– Мы встретились на гуляниях. Случайно. Он меня проводил.
– Бортников и гуляния? – хмыкнул Чернышов. – Сейчас. Еще и случайно. Законнику палец в рот не клади.
Я похолодела. Сейчас? Палец в рот не клади?
– Что ты имеешь ввиду под этим «сейчас»? Не отъезд ли князя Милевского из Петербурга?
Чернышов не отвел взгляда.
– Бортников под подозрением? – я поджала губы.
Господи, как же здесь душно. Затхлый воздух въедается в легкие и песком скрипит на зубах.
– Под подозрением все, – серьезно ответил Петя. – Но когда произошло первое убийство, Бортников был в Москве.
– То есть, алиби имеется. Так почему же я не могу принять его в собственном доме? Ах, конечно, о чем это я? Раз комнаты оплачивает князь, ему и решать, когда и кого пускать!
Петя поморщился.
– Мария Михайловна, прошу тебя, перестань! Ты можешь привечать у себя, кого вздумаешь!
– Так что ж ты крутишься ужом?! – разозлилась я.
Чернышов нервно смял зажатую в руке кепку, а меня будто ударили под дых. Алексей всегда безошибочно находил мои слабости. Сейчас моей слабостью была дружеская привязанность к Чернышову. Теперь понятно, почему Милевский эту дружбу допустил. Всего-то еще одна веревочка, за которую можно дернуть куклу в нужный момент!
– Потому что за моих гостей тебе держать перед князем ответ. Так?
Петр устало вздохнул.
– Так.
– Не тревожься, – выдавила я. – У князя не будет повода для недовольства. Даю тебе слово.
Чернышов шаркнул ногой, пронзительно взвизгнули калоши. Хлопнула входная дверь, внизу раздался веселый смех – соседи возвращались домой.
– Всё наладится, Машенька, – тихо сказал мне Петя.
– Непременно, – я кивнула и, попрощавшись, захлопнула дверь.
Всё наладится. Вероятно, в тот самый час, когда в Петербург вернется князь!
Бортников умен, богат, влиятелен и поддерживает меня несмотря ни на что! До сих пор! А еще он холостой и привлекательный мужчина. Господи, куда всё это время смотрели мои глаза?!
Значит, вы против гостей, ваше сиятельство? Иван Петрович вам не нравится? Прекрасно. Мадам Дюбуа вам не понравиться не может! Хотя бы потому, что она женщина, а значит, безопасна. Я зло рассмеялась – безопасна со всех сторон! Убийства произошли на Гороховой, мы с Клер и близко туда не пойдем.
Видите? Никаких гостей! Прогулка. У тебя не будет ни единого повода для недовольства, мой князь.
Кусок не лез в горло. Меня немного трясло. Путь до остановки, ступени трамвая, то, как я расплачивалась с кондуктором, как садилась на обитое красной тканью кресло – всё было как будто в дурном сне. Очнулась я у Зимнего.
Смеркалось, на Невском уже зажглись фонари, и праздничные гуляния, не в полной мере, но все же переместились сюда веселой и пьяной толпой. Я перешла Дворцовый мост и направилась в сторону Университета. От одетой в гранит реки веяло стужей, и я остыла. Ничего удивительного на такой-то погоде. Глупое это было решение – гулять. Да только возвращаться на полпути еще глупее. Я подняла воротник и ускорила шаг.
Как бы то ни было, смешная француженка нравилась мне. Она была ветерком из свободной, красочной и раскрепощенной Европы в холодном мрачном Петербурге. Так чего жалеть? Коли суждено мне будет сгинуть от руки убийцы, хоть надышусь!
Идти до проходной не пришлось, Клер стояла на набережной. Крутилась из стороны в сторону и выглядывала кого-то. Не меня ли? Я заулыбалась, хоть и думала пройтись по небольшому университетскому парку. Незачем мечтать о несбыточном – об обучении в этих стенах.
«Я никогда не упрекну вас», – всплыли в памяти слова Бортникова. Слова и несостоявшийся следом поцелуй.
– Мари! – увидела меня парижанка и, шагнув мне навстречу, протянула руку. – Вы грустите, почему?
Радость, разочарование, печаль – эмоции моментально отражались на красивом нервном лице женщины. «Иностранка», – напомнила я себе. Для неё было нормой открытое проявление чувств. Для меня – нет.
– Добрый вечер, мадам Дюбуа. Нет, всё в порядке, уверяю вас! – я пожала протянутую ладонь.
