Еще зимой в мой новый дом переехала Анна с пятилетним сыном. Муж её погиб на войне, пенсии не хватало. С прошлой квартиры им пришлось съехать, а Анне – искать подработку.
В тот летний день были именины государыни. По Неве в честь праздника должны были идти корабли. Анна не успевала, и я вызвалась отвести Василия на прогулку сама. Матроска, фуражка, шорты и белые гольфики – он был необычайно серьезен и горд. Еще бы, мать возложила на него миссию – сопроводить на праздник меня.
К Дворцовому мы не пошли – затопчут. Свернули к верфям. Видно будет не хуже, и народу нет. Так и вышло. Стройными рядами корабли шли по акватории, радостно палили у Зимнего пушки, слышно прекрасно! Горящие глаза соседского мальчишки были мне отрадой.
Мы спрятались в тени тополей. И место повыше, и не так дует от реки. Вася вставал на носочки, и я подняла его на руки, чтобы видел лучше. Он обнял меня за шею и прижался щекою к моей щеке.
– Парус! – восторженно выдохнул он, указывая на корабль ручкой. – Красивый!
– Очень, – подтвердила я и поцеловала его куда-то в нос.
Василий зажмурился от удовольствия, я счастливо рассмеялась. Прохладный ветер потянул от Невы, играл с длинной юбкой белого платья и трепал отутюженный полосатый воротничок на Васиной матроске. Тополиный пух закружил вокруг белым снегом.
Зачем я обернулась? Я ведь почти смогла … забыть.
Автомобиль с открытой крышей остановился на другой стороне дороги. На заднем сидении сидел Алексей. Не один. С женщиной. В общем гомоне мало, что было слышно – «Мари…» я прочла по губам.
Я дернула уголком рта.
Жизнь идет, ваше сиятельство. И женская рука в белой перчатке ложится на темный рукав твоего пиджака. Мы теперь существуем в разных реальностях. Ты и сам это знаешь.
«Уходи...»
Не береди почти зажившие раны. И мои. И твои…
Кажется, дама князя выказала ему недовольство. Алексей бросил ей что-то в ответ и распахнул свою дверь. У меня зашумело в ушах. Я поставила Васю на землю и, крепко перехватив маленькую ладошку, приказала:
– Бежим!
И мы побежали. Вася смеялся, и я хохотала будто безумная. Широкие улицы, сквозные дворы. Я потеряла единственную летнюю шляпку, волосы рассыпались, и солнце пекло голову. Но, черт возьми, какой ерундой это казалось тогда!
Мы влетели в прохладный подъезд, я передала матери счастливого ребенка. Спустилась к себе и, спиной опираясь о деревянную дверь, позволила себе расплакаться. Один единственный раз.
Пыль скрипела на зубах. Я натаскала себе воды и устроила водные процедуры. Смывая прошлое, смывая пристальный взгляд князя.
Когда в мою дверь постучали, за окном уже было темно. Наверняка Анна прислала Василия с чем-нибудь съестным. Я сбросила с петли металлический крючок и открыла, не спрашивая.
В руках мужчины была моя шляпка.
– Ты потеряла, – сказал Алексей.
Я укрылась пуховым одеялом, но согреться не получалось – меня бил озноб. Как это ни прискорбно, хворь всё-таки свалила меня с ног. Приехал доктор, диагностировал у меня обычную простуду и ушел, оставив лекарства. Алексей присутствовал при осмотре и наверняка бы лично проконтролировал, насколько точно я выполняю рекомендации, но его попросил слуга:
– Вам срочная телеграмма, ваше сиятельство, – сообщил Федор. – Изволите принять?
Милевский озабоченно кивнул и оставил меня. Агриппина принесла бульон, я отправила было девушку обратно на кухню – аппетита не было, но она настояла.
– Алексей Сергеевич велел, чтобы вы съели хотя бы ложку, Мария Михайловна.
Она присела рядом и, поправив подушки за моей спиной, подала мне поднос.
– Я проходила мимо, он так ругался! Вот уж не думала, что благородным известны такие слова, – прыснула она.
– Ругался?
– На телеграмму, – пояснила девушка. – Интересно, это что ж такое ему написали?
Я поднесла ложку ко рту, меня замутило от одного только запаха еды. Я задержала дыхание и, морщась, проглотила её содержимое. Княжескую заботу нельзя не принять, даже если тошнит. С Алексея станется влить мне эту ложку силой.
– Подай мне микстуру, Груша, – попросила я, возвращая служанке поднос.
Мне, безусловно, тоже было интересно, что за известия получил князь. Но не слишком. Боль в горле даже думать мешала. Я отпустила Груню, приняла лекарство и почти сразу провалилась в глубокий сон. Благо, без сновидений.
Проснулась я от прикосновения теплой ладони к влажному лбу. Рубашка прилипла к телу, одеяло сбилось в ногах.
– Жар спал, – сообщил Алексей как будто бы не мне и отошел к окну.
Я села на кровати – это нехитрое действие отняло у меня все имеющиеся силы. На журнальном столике сквозь бархатный абажур тускло светила электрическая лампа. Княжна сидела в кресле, постукивая пальцами по деревянному подлокотнику. На ней был всё тот же костюм, за окном темно, из чего я сделала вывод – вчерашний вечер еще не закончился.
Так зачем же это странное паломничество хозяев в спальню к больной гостье?
– Как ваше самочувствие? – спросила меня женщина.
– Благодарю, прекрасно, – ответила я голосом портового пьяницы и перевела взгляд на князя, сосредоточенный и хмурый как грозовое небо он стоял у окна.
– Нет, это немыслимо! – воскликнула Анастасия Алексеевна и рывком поднялась с кресла. – Куда ты вздумал её забирать?
– В Петербург, – посмотрел на меня Алексей.
– Уже? – растерялась я.
– Мне нужно вернуться, – пояснил он. – Сейчас же.
– Оставь Марию в Остафьево. Уж не съем я твоего секретаря!
Милевский бросил на меня какой-то больной взгляд. Спина его закаменела.
– Что-то случилось? – я сглотнула невесть откуда взявшийся комок в горле.
– Еще не случилось, – он прикрыл веки.
– Но случится, если ты останешься в Москве! – заметила княжна. – Если государь подпишет соглашение с Италией, если действительно объявит мобилизацию! И это сейчас, когда в столице то и дело вспыхивают протесты! Ты ведь не простишь себе этого!
– Мобилизацию? – я закашлялась.
Алексей подошел ко мне и подал воды.
– … но … зачем?
– Так ведь Босфор, chéri, – ответила за него Анастасия Алексеевна. – Что нам эти поляки, смешной выигрыш, право слово. Константинополя ведь мы так и не получили.
– О господи… – выдохнула я и, возвращая стакан Милевскому, заметила: – Но ведь для императора это … политическое аутодафе!
Да, Босфора мы не получили, несмотря на предворительные договоренности с союзниками. То была пощечина для императора, он не простил и не смирился. Война закончилась бесславно. Государь желает реванша, да только страна измучена, люди устали, и вместо реванша, как бы не вышла ... она – революция.
