– Железно, – согласилась с озвученным доводом и попросила у фотографа перо.
«Любимой Настеньке, на добрую память», – надписала я на обороте. Поставила год, размашисто расписалась. Настя кивнула, а потом ненадолго замерла, читая подпись.
– Что-то не так? – спросила я, кутаясь в мамин платок.
– Всё, – сглотнула она и, будто опомнившись, крепко обняла меня.
Глаза её сияли, я потянулась поцеловать её в щеку, а Настя, вероятно, решила сделать то же самое. Но наши губы встретились случайно, и я хихикнула, вытирая рукой рот.
– Всё так… – тихо повторила Денских.
Взгляд её потух.
Я прислушалась к разговору. Одоевский выражал недовольство хронической нехваткой квалифицированной рабочей силы и отсутствие в связи с этим возможности поставлять в Европу готовую продукцию. Эмоциональная речь его не была абстрактной, он делился собственным опытом. Все выписанные им иностранные специалисты не спешили делиться знаниями, а дорогостоящая линия, которая была приобретена совсем недавно, постоянно ломалась и за счет обслуживания становилась еще более дорогой.
Я потерла воспаленные глаза и с тоской подумала о дамской комнате. Пожалуй, чая было слишком много. Полезно при простуде, и неудобно для вынужденного мириться с ограничениями мочевого пузыря. Нет, не смешно. И никто не смеется. До чувства юмора Алисы, как и до её неудобства, хозяину этой норы дела нет.
– Три пятнадцать, – заметил Толстой. – Идемте спать?
Анастасия Алексеевна прикрыла ладошкой рот, вполне достоверно изображая зевок. Дмитрий поставил на стол бокал с водой, посмотрел на графа исподлобья и задумчиво повторил:
– Спать, говоришь? Ну что ж, иди.
Толстой подобрался. Я ошиблась, предполагая окружению его высочества ведущие роли. Нет, они не няньки и не друзья. Высокородные и живые солдатики государева сына.
– Хотите спать, Мария? – мягко спросил меня Дмитрий. – Я провожу вас, а вы расскажете мне сказку. Перед сном.
Меня будто облили кипятком. Станет ли эта сказка последней? И каким будет начало конца? Жар снова возвращался, и в голове царил вязкий туман. Я и сама не заметила, как в мыслях перешла на английский и озвучила свою сказку вслух:
– В незапамятные времена на дне колодца жили три сестры... Что же они ели? – спросила Алиса. Она всегда проявляла небывалый интерес к тому, что можно есть и пить. Они питались патокой, – ответила Соня после минутного размышления. Но они не могли делать этого, вы знаете? – осторожно заметила Алиса. Они ... заболели бы.
Я сглотнула вязкую слюну.
Дмитрий рассмеялся и закончил за меня:
– Они и были больны, – сказала Соня. Очень больны.
Больны…
У одного болезнь, разрушающая тело, у второй – выжигающий душу дар. Это смешно и странно, но мы одинаково больны.
– А как же вызов духов?! – громко воскликнула княжна. – Неужели мы не попытаемся еще хотя бы раз?
– Алиса? – Дмитрий вопросительно выгнул бровь.
– Почему бы и нет? – улыбнулась я. – Тем более, я совсем не хочу спать.
– На том и порешили, – огласил Одоевский и первым поднялся из-за стола.
Пользуясь суетой, созданной Анастасией Алексеевной, я благополучно уединилась. Она держала слово, несмотря на более чем прохладное ко мне отношение. Благодаря её заботе я успешно крала отмеренное мне время у смерти. Потрясающая женщина, надо признать. Более чем достойная компания для приговоренной. Мне действительно повезло.
Я рассмеялась и подошла к рукомойнику. Как мало надо для счастья… к примеру, холодная вода. Я бросила ею себе в лицо, позволяя прозрачным каплям катиться в ворот, за пышный белый бант. В ушах перманентно шумело, то ли сказывалось состояние, то ли открытое окно. Окно… Я подошла ближе, вглядываясь в темный пейзаж. Жаль, очень жаль, что я не умею летать.
Почти четыре. Еще немного, и мы в столице. Если не ложиться, можно на пару часов продлить свою жизнь. Три года я жила относительно спокойной жизнью, три года никто из родственников Алексея не тревожил меня. Так будем же оптимистами! Может быть там, в столице, его высочество одумается? Отпустит на все четыре стороны и забудет меня.
Я вышла в коридор и застыла. Дмитрий ждал меня, опираясь о стену плечом. Он молча шагнул мне на встречу и, подав мне локоть, ровно сказал:
– Впредь, извольте сообщать, куда намереваетесь отойти.
– Простите… – я сбилась с шага.
– Ничего. Вы привыкнете к ограничениям, и даже будете получать удовольствие от них. Alex же дал вам слишком много свободы. Она … развращает. Мне давно следовало забрать вас себе, да всё повода не было.
Я похолодела:
– А теперь есть?
Дмитрий улыбнулся и, глядя перед собой, ответил:
– Еще какой.
Мы вошли в салон, княжна и Одоевский повернулись к нам. Искусственный свет исказил лица, превращая приклеенные улыбки в чудовищные оскалы. Они ждали, они смотрели на нас бездонными провалами глаз. Я моргнула, и демоны пропали.
Нас четверо. Алиса. Болванщик. Мартовский заяц. Соня мышь. Кот в опале, его отправили спать. Пятым будет ... мой жар.
Анастасия Алексеевна радостно огласила:
– А мы, кажется, догадались, почему в прошлый раз дух не пришел!
Дмитрий проводил меня до моего кресла, сел рядом.
– Очень интересно. Поделитесь же с нами, тетушка!
– На доске «yes» и «nо», к тому же, не наш алфавит! – сообщила она, зажигая свечу на столе. – А мы звали его по-русски! Он просто не смог нам ответить!
– Действительно, – задумчиво промолвил царевич. – О том, что дух может оказаться неграмотным, я не подумал. Ну что ж, попробуем … – он посмотрел на меня и, протягивая мне ладонь, решил: – спрашивать будете вы.
– Слушаюсь.
Княжна в жесте поддержки на краткий миг сжала мои пальцы, я изобразила улыбку и позвала:
– Дух, ты здесь? – приходи, уверена, тебе понравится с нами. Да, в этой безумной ночи не хватает только тебя, а значит... – You are welcome here.*
Поезд снова начал сбрасывать ход. Княжна изумленно выдохнула, до боли сжимая мою ладонь, царевич издал короткий смешок – стрелка сместилась на «да».
– Очевидно, наш призрак благосклонен к вам, Мария. Что вы хотите спросить?
Сознание уплывало, и я тихо пробормотала, первое, что пришло на ум:
– Что мне делать?
Мы вчетвером взялись за деревянный треугольник с круглой дырой для буквы внутри. Перед глазами плыло, я закрыла веки, краешком сознания отмечая названные Одоевским буквы. «R», «U». Тело словно налилось свинцом и не слушалось, открыть глаза было сродни тому, как в одиночку удержать падающую стену.
